Я смотрю в ее испуганное лицо, приковывая ее к месту не только взглядом, но и пальцами, сомкнутыми вокруг ее запястья.
— В мире нет предела хищникам, — шиплю я. — И нет недостатка в поврежденных девушках, чтобы привлечь их. Сомневаюсь, что кто-то впервые обратил внимание на эти обкусанные ногти и вздрагивание, когда кто-то приближается к тебе. А эти чертовы шрамы на руке - просто рекламный щит, кричащий: «Мне нравится причинять себе боль, сделай и мне больно! »
— О чем ты говоришь… — заикается она.
— Вот об этих, — рявкаю я, дергая ее за рукав, обнажая другие шрамы, старые, тонкие серебристые поперечные шрамы, которые нанес не кто иной, как она сама.
Теперь слезы текут по обеим сторонам ее лица, но она стоит на месте и смотрит на меня, яростно и вызывающе.
— Могу поспорить, что на тебя охотился каждый кроманьонец с членом с тех пор, как у тебя началась менструация, — усмехаюсь я.
— Отстань — огрызается она в ответ.
— Дай угадаю, — смеюсь я. — Отец-алкоголик?
Она вырывает руку из моей хватки и отступает назад, тяжело дыша.
Я отпускаю ее, потому что она даже не представляет, насколько сильно я ее держу - она маленький кролик, запутавшийся в моих путах, и даже не подозревает об этом.
— Мать-алкоголичка, вообще-то, — говорит она, вызывающе вздернув подбородок. — Отчим - говнюк, но он хотя бы был творческим человеком. А вот мать - это просто учебник, не так ли?
Ее голос тверже, чем я ожидал.
Ее трясет сильнее, чем когда-либо, но она все еще не убежала.
— Если ты не нападал на меня, — говорит она, — то почему не помог мне?
Я пожимаю плечами. — Я никому не помогаю.
— Ты предложил мне студию.
Я смеюсь. — Я дал тебе студию не для того, чтобы помочь тебе.
— Тогда почему?
Она смотрит на меня, почти умоляя, отчаянно желая понять.
Я не против рассказать ей.
— Я сделал это по той же причине, по которой делаю все: потому что я хотел этого.
Для Мары это не имеет смысла.
Для меня же это главная причина всего в этом мире.
Я получаю то, что хочу.
— Ты не сможешь меня подкупить, — говорит она. — Я не собираюсь молчать.
Я фыркаю. — Это не будет иметь значения в любом случае. Никто тебе не поверит.
Ее лицо краснеет, а дыхание перехватывает в горле. Это задело нервы. Бедной маленькой Маре и раньше не верили. Возможно, в связи с «творческим» отчимом.
Снова подойдя к ней вплотную, я смотрю в ее испуганное лицо и говорю ей жестокую, неприкрытую правду:
— Я владею этим городом. С деньгами, со связями и с чистым, мать его, талантом. Попробуй рассказать обо мне и посмотри, что получится... Ты будешь выглядеть не в себе. Нестабильной.
— Мне все равно, — шепчет она.
Я издаю тихий смешок.
— Нет, — говорю я.
12
Мара
Спотыкаясь, я возвращаюсь в свою студию, закрываю за собой дверь и запираю ее на ключ, прислоняясь спиной к прохладному дереву, а сердце бешено стучит по моим ребрам.
Я тяжело дышу, сжимая переднюю часть рубашки, и потею как никогда.
Он лжет! Он, черт возьми, врет!
Он не будет мне врать. Я знаю, что я видела той ночью. Он стоял там и смотрел на меня сверху вниз. Я это не выдумала - не могла. Как я могла представить себе его лицо до того, как увидела его?
Может быть, ты видела его раньше. На фотографии. В журнале.
