Я начала вторую картину.
Она будет такой же большой, как и первая - размером с жизнь. Основная фигура - частично человек, частично животное, с рогами барана и крыльями, похожими на крылья летучей мыши, вытянутыми по обе стороны. Четыре руки и две пары кистей. Одна пара рук тонкая, бледная, изящная. Другие руки толстые, грубые, грубые.
Я включаю свою музыку, так громко, как хочу, потому что в соседних студиях больше никого нет.
Gasoline - Halsey
Кажется, что холст расширяется, пока не становится таким же большим, как комната. Он заполняет все поле моего зрения, становится целой вселенной. Каждая крошечная деталь вырывается из-под моей кисти, врываясь в жизнь.
Я забываю о Коуле.
Я забываю обо всем, что находится за пределами картины.
Время течет мимо, пока я стою на месте.
Я даже не замечаю, что кто-то вошел в дверь, пока Коул не говорит, — Сначала ангел, теперь демон.
Он стоит прямо за мной. Я не знаю, как долго он находится в комнате.
Я оборачиваюсь, поднимаю кисть вверх.
Коул смотрит на меня сверху вниз, наши лица всего в нескольких дюймах друг от друга. Он бледнее обычного, под глазами темные круги. Он определенно не спал. Возможно, он не спал и прошлой ночью.
Должно быть, на улице идет дождь. Его одежда влажная. Капельки блестят в его густых черных волосах, кончики мокрые, как моя щетка.
Дождь усиливает его запах. Он пахнет холодом и чистотой, как продуваемая ветром улица. Его глаза черные, как асфальт.
— Я искал тебя, — говорит он.
— Я пряталась, — отвечаю я.
— Я знаю это. Я знаю, что ты пряталась. Я также знал, что ты не сможешь долго оставаться в стороне.
Его голос такой же холодный, как и его одежда. Он заставляет меня дрожать.
Он слишком хорошо меня знает.
— Я не демон, — говорю я. — Я дьявол.
— Какая разница?
— Есть только один дьявол.
Он улыбается. Настоящая улыбка Коула сильно отличается от той, которую он дарит всем остальным. Она медленнее. Он не морщит глаза. И заканчивается она тем, что он прикусывает краешек губы. Жестко.
— Ты оставила подарок в моем кабинете.
Холодок пробегает от основания моего черепа до самого позвоночника. Я стараюсь не вздрогнуть. Стараюсь, чтобы он не видел, как сильно колотится мое сердце.
— Как тебе? Понравилось? — говорю я, наклоняя подбородок.
Коул подходит ближе, просовывает правую руку под мои волосы и обхватывает затылок. Большим пальцем он заставляет мой подбородок подняться еще выше.
— Мне это совсем не нравилось. На самом деле, я ревновал.
Моя кожа в одно мгновение превращается из холодной в горячую. Соски напряглись под тонким материалом топа. Кольца остаются холодными, как лед.
Он ревнует. Он признает, что ревнует.
Коул проводит большим пальцем по моей нижней губе. Мой пот - это бензин. Каждое место, к которому он прикасается, воспламеняется.
Я слышу резкий щелчок, и холодная застежка манаклей смыкается вокруг моего запястья.
Прежде чем я успеваю пошевелиться, даже взглянуть на собственное запястье, Коул делает три быстрых шага и тащит меня к стене. Он закидывает мои руки за голову и приковывает меня наручниками к месту, цепь обвивается вокруг открытой трубы.
— Какого черта!? — кричу я.
Я дергаю за наручники, металл впивается мне в запястья.
— Все пройдет гораздо спокойнее, если ты не будешь двигаться, — говорит Коул.
Он выхватывает кисточку из моей руки и откладывает ее в сторону.
— Что пройдет более гладко? Какого черта ты делаешь? — кричу я.
У меня начинается гипервентиляция. Завязки на запястьях навевают ужасные воспоминания, и все это в один миг.
Коул не отвечает мне.
