Его волосы невероятно густые, как мех животного. Когда он наклоняет голову, они касаются моей кожи, мягкие и слегка влажные.
Хотя я знаю, что он старше меня, его кожа удивительно гладкая. Может быть, потому, что он выражает свое лицо только тогда, когда кто-то за ним наблюдает.
Почти все оживление на его лице исходит от этих прямых темных бровей. Они напоминают мне сёдо на бледно-белой бумаге. В японской каллиграфии нет двух одинаковых мазков. Так и на лице Коула: эти брови - чернильные штрихи, придающие смысл его бездонным черным глазам.
Он полностью сосредоточен на мне, взгляд устремлен внутрь, челюсть сжата. Мое дыхание замедляется в такт с его. Вдох. Выдох. Вдох.
Его красота завораживает. Я смотрю на него, а не на татуировочный пистолет. Чувствую его прикосновение, а не прикосновение стали.
Он чувствует, как я расслабляюсь. Он смотрит мне в лицо.
— Не знаю, почему ты всегда хочешь со мной драться, — говорит он. — Гораздо приятнее дать мне то, что я хочу...
— Для кого приятнее? — задыхаюсь я.
— Для нас обоих.
Он скользит рукой по передней части моего комбинезона.
На мне нет нижнего белья. Я так и не успела постирать белье.
Его прикосновения мягче, чем я ожидала. Я думала, что оно будет таким же жестоким, как его поцелуй. Но вместо этого оно почти успокаивает...
Его пальцы скользят по моей киске, ищут, исследуют. Проверяют...
Он прикасается ко мне то тут, то там, ожидая реакции. Смотрит, как я реагирую. Когда я наклоняюсь к нему, когда мои губы раздвигаются, когда я стону... он знает, что нашел нужную точку. Он проникает пальцами внутрь меня, а потом трет меня за все места, которые чувствует лучше всего...
Татуировочный пистолет сердито жужжит у моих ребер. Он кусает и кусает, снова и снова, вверх и вниз, по кости.
Я почти не замечаю боли. Я прислонилась к стене, откинула голову назад, раздвинула бедра. Позволяю Коулу трогать меня, где ему вздумается.
Он гладит мою киску, как своего личного питомца. Он проводит пальцами вверх и вниз по моей щели, иногда погружаясь внутрь меня, иногда натирая круги вокруг моего клитора.
Все это время он рисует на моих ребрах, причем его левая рука работает отдельно от правой.
Боль усиливает удовольствие, а удовольствие усиливает боль.
Моя кожа вспотела, волны ощущений накатывают на меня.
Я покачиваюсь на бедрах, не отпуская его руку.
Я стону. Не знаю, как долго я издаю этот звук.
Он нашел точку прямо под моим клитором, самый чувствительный пучок нервов на всем моем теле. Он поглаживает его большим пальцем, снова и снова.
— О Боже… — стону я. — Не останавливайся...
— Скажи, что ты моя..., — шипит он. — Скажи, что я могу делать с тобой все, что захочу. . .
Я сжимаю губы, отказываясь произнести это.
Он сильно нажимает на татуировочный пистолет, вгрызаясь в мою плоть.
— Скажи это.
Я качаю головой, глаза закрыты, рот зажат.
Он сильнее нажимает на татуировочный пистолет и проводит пальцами по моему клитору. Он гладит меня, рисуя на моей плоти бог знает что.
— Скажи это, Мара. Скажи, что ты принадлежишь мне...
Я хочу сказать это.
Я хочу сдаться.
Его рука гладит, трет, именно так, как мне нравится. Лучше, чем когда-либо удавалось мужчине. Лучше, чем я могу сделать это сама...
Удовольствие - это потребность, требование. Зуд, который необходимо почесать...
— Скажи это, — рычит он.
— Ни за что, черт возьми, — шиплю я ему в ответ.
Он заканчивает татуировку злобным разрезом по кости.
Я вскрикиваю. Каждый мускул моего тела напрягается, а бедра крепко сжимаются. Именно это заставляет меня кончить, так же как и пальцы Коула, прижатые к моему клитору. Оргазм - это взрывной шок, который пронзает меня от груди до паха, одним непрерывным шлейфом.
Я поворачиваю голову, сильно кусая собственное плечо. Оставляя следы зубов.
