Дождь хлещет снаружи прачечной, барабаня по крыше.
Поздний воскресный вечер. Почти все, кому нужно было постирать белье, закончили несколько часов назад. Лишь одна загрузка вращается рядом с моей: куча грязно-серых носков, которые, как я полагаю, принадлежат крошечной бабушке-азиатке, спящей на фоне торговых автоматов.
Я бы тоже предпочла не заниматься стиркой, но прошло уже несколько недель с тех пор, как я перестала носить нижнее белье, и я осталась в последней футболке, украшенной графическим принтом Мии Уоллес с окровавленным носом. Джоанна делает футболки для фильмов на стороне. У нее это так хорошо получается, что она, наверное, могла бы позволить себе снять комнату в гораздо более хорошем месте. Я думаю, она остается, потому что боится, что мы сожжем это место без нее. Или, по крайней мере, Генрих сжег бы.
Под футболкой на мне цветочные трусы-боксеры, полосатые хоккейные носки и пара потрепанных шлепанцев. Это не самый лучший мой образ, но сонная бабушка, похоже, не возражает.
Я прислоняюсь к сушилке, наблюдая, как мои темные вещи кружатся вокруг нее. Это движение успокаивает. Еще лучше то, что тепло сушилки проникает в мое тело, расслабляя жесткие мышцы груди, заставляя меня таять на выпуклом стекле.
Я пытаюсь решить, что, черт возьми, делать с Коулом.
Я не могу продолжать избегать его.
Мне не терпится вернуться к рисованию, вернуться в эту великолепную студию, которая действует как творческая кошачья мята, приводя меня в бешенство, как только я переступаю порог дома.
А может, это Коул приводит меня в бешенство.
За год у меня никогда не было столько идей, сколько, кажется, появляется за неделю. Даже во сне я вижу потоки многослойных образов, цвета настолько насыщенные, что их можно съесть, текстуры, которые так и хочется прокатить по коже...
Я точно знаю, что мне нужно сделать, чтобы закончить своего дьявола.
Но чтобы сделать это, мне придется войти в дверь Коула.
Я больше не думаю, что мы играем в игру.
Я разделываю людей с точностью...
Он делает то же, что и я...
Шутки и угрозы? Манипуляции?
Или чистая, неприукрашенная правда?
Коул намекнул, что Аластор Шоу - убийца.
Более чем подразумевал, что и он тоже.
Он делает то же, что и я...
Это кажется невозможным.
Мы говорим о двух самых известных людях в городе. Художники, черт возьми.
Художники-соперники.
А может быть... просто соперники.
Ты была подарена мне...
Я встаю с сушилки, и тепло от кувыркающейся одежды сменяется холодом, который охватывает мою шею.
Двое мужчин. Один тяжелый и грубый. Один стройный, легкий, почти бесшумный. . .
Я судорожно провожу ладонью по извивающемуся шраму на левом запястье. Я чувствую его под большим пальцем, толстый и горячий, как змея.
Я разговаривала с Аластором Шоу в ту ночь, когда меня похитили. Я встретила его на шоу, перед тем как выйти на улицу, чтобы покурить с Фрэнком. Мы проговорили всего минуту, пока нас не прервала Эрин.
Эрин сказала, что трахнулась с ним на лестничной клетке.
Сколько времени это заняло? Достаточно быстро, чтобы он увидел, как я ухожу? Достаточно быстро, чтобы он мог последовать за мной?
Это длилось всего минуту. Но это было приятно...
Кусочки падают на место с ужасающей быстротой.
Он мог схватить меня в квартале от моего дома. Запихнуть в багажник. Связать, завязать глаза, проткнуть, а потом разрезать и бросить на землю умирать...
Нет. Не умирать.
Оставили... как подарок.
Подарок для того, кто придет следом.
Куда Коул отправился той ночью? Что он делал?
Это не имеет значения. Кто-то знал, что он будет там. Они знали, что он найдет меня.
И в чем был смысл? Чего они ждали?
