Я не планировал заводить этот разговор с Харрисоном сегодня, но если быть честным, то он давно назрел.
— Почему? – спрашивает он.
— Ты командуешь в каждом зале заседаний, куда заходишь, а Дилан – математический гений, которым все восхищаются. А я – бросивший колледж и занимающий ту должность, которую занимаю, потому что я твой брат.
Не говоря уже о том, что они оба хороши собой, в то время как я – неполноценный. Тот, кого все жалеют, когда видят нас вместе.
— Ты действительно в это веришь? – На лице Харрисона появилось мрачное выражение. — Тебя расстраивает, когда ты не выходишь на работу вовремя или когда вкладываешь больше сил в свои внеклассные занятия, чем в работу? Безусловно.
Я медленно киваю, сглатывая комок в горле. Его жестокая честность – тяжелая пилюля, которую трудно проглотить, но все, что он говорит, – правда.
— Однако я повысил тебя, потому что у тебя талант находить общий язык с нашими сотрудниками, а не потому что мы родственники. – Он постукивает ручкой по столу, пока говорит. — Возможно, ты этого не знаешь, но вскоре после твоего несчастного случая я услышал, как мама и папа выразили врачу свою обеспокоенность тем, что ты можешь потерять чувство юмора и общительность, когда поправитесь. У меня не было таких опасений.
Он прав в том, что я никогда не слышал этого раньше. После того как я очнулся, некоторое время был дезориентирован. Помню, что мама много плакала, но в целом родители держались уверенно.
— Почему бы и нет? – спрашиваю я, в моем голосе звучит любопытство.
— Потому что ты один из самых сильных людей, которых я знаю, – убежденно отвечает Харрисон. — На следующую неделю после ты доказал, что я прав, когда папа пошел в туалет в твоей больничной палате и слишком поздно обнаружил, что ты накрыл унитаз пленкой. – Он смеется над этим воспоминанием. — Я никогда не видел, чтобы мама и папа так мучились, наказывая тебя или радуясь, что ты снова стал прежним.
Когда я очнулся от искусственной комы, в которую меня погрузили врачи после аварии, не почувствовал никаких изменений. Но понял, что что-то не так, когда мои родители, братья, сестра и друзья посмотрели на меня с жалостью, сочувствием или сочетанием того и другого. Повреждения нервов и тканей были обширными, и ведущие пластические хирурги страны могли сделать лишь очень малое.
Это опустошало меня, когда я понимал, что все уже никогда не будет как прежде. Но это не остановило меня от попыток жить так, как я всегда жил.
— Не пойми меня неправильно. Твое беззаботное отношение и чувство юмора освежают, – говорит Харрисон, хотя я уже чувствую, что его ждет «но». — Но реальность такова, что всем нам приходится делать то, чего мы не хотим.
— Когда ты делал то, чего не хотел?
Я насмехаюсь.
Я всегда завидовал тому, как легко он все делает. Он был самым популярным ребенком в школе и звездой хоккея в колледже, и он без проблем взял на себя управление «Стаффорд Холдингс», когда наш отец ушел на пенсию. Никогда не показывает слабость, и все воспринимают его всерьез.
— Это то, что ты думаешь? – Он удивленно поднимает бровь. — Кэш, мне было всего десять, когда отец сказал, что я стану наследником глобальной империи. Задолго до того, как я полностью осознал, что это значит, я взвалил на свои плечи всю тяжесть наследия нашей семьи, чтобы тебе, Дилану и Пресли не пришлось это делать. Я отказался от своей мечты, чтобы вы могли осуществить свою.
— Какие мечты? Я подумал, что ты хочешь стать генеральным директором.
Услышать это вслух звучит нелепо, но, кроме хоккея, «Стаффорд Холдингс» – единственное, чем он увлечен.
Он невесело усмехается.
— Не пойми меня неправильно. Я благодарен за свою роль и ни на что ее не променяю. Но бывают моменты, когда мне хочется, чтобы все сложилось иначе, – говорит он, взгляд его отрешенный, погруженный в раздумья.
— Почему ты отказался от своей мечты ради нас?
— Потому что так поступают старшие братья. Мы жертвуем своим счастьем ради тех, кого любим.
Он одаривает меня мрачной улыбкой.
Я вознес Харрисона на пьедестал, считая его жизнь идеальной. Теперь вижу, насколько наивным был. Он справлялся со своими проблемами, а я был слишком поглощен собой, чтобы замечать это.
— Мужик, я был дерьмовым братом, да? – бормочу я, проводя пальцами по волосам.
Харрисон качает головой.
— Нет, не был. Хватит обо мне. Как дела у Эверли? – спрашивает он, меняя тему.
— О, у нее все отлично, – саркастически говорю я. — Мы только съехались вместе, а она уже бросила мне в голову несколько подушек.
Харрисон улыбается.
— По мне, так это супружеское блаженство.
— Я узнал, что она питает слабость к домашней еде, – говорю я.
— Ты не умеешь готовить, – заявляет Харрисон.
— Ладно, хорошо, домашняя еда – это с натяжкой, – признаюсь я, пожимая плечами. — Но я мою посуду, и это впечатляет. – Мой тон дразнящий. — Я связался с Фэллон, протеже Тео, когда мы вернулись в Лондон. Несколько лет назад она стала самостоятельной и теперь работает частным шеф-поваром. Она готовит наши ужины, а я забираю их в ее магазине по пути с работы домой.
Харрисон медленно хлопает мне в ладоши.
— Я впечатлен, младший брат. Кто-нибудь из других учеников Тео переехал в Нью-Йорк? Мой шеф-повар, Стив, уходит на пенсию, и я ищу ему замену осенью.
— Фэллон сказала мне, что скоро переедет в Нью-Йорк. Возможно, ее заинтересует эта должность. Я не уверен, что у нее уже есть определенная клиентура, но я спрошу ее.
Он забавно качает головой.
— Похоже, у этой твоей схемы есть срок годности. Тебе лучше подтянуть свои кулинарные навыки, иначе тебе придется серьезно объясняться, когда твои изысканные блюда начнут выходить из духовки в виде угольных кирпичей.
— Скорее всего, к тому времени сделка по приобретению будет завершена, не так ли? – устало спрашиваю я.
