— Покажи-ка её! — сказали все.
Август нацепил пенсне и показал им библию; она была в кожаном переплёте с медными уголками.
— Я не хочу, чтобы вы прикасались к ней ни весть какими руками, — сказал он, перелистывая книгу и изредка крестясь, но всё же давая полную возможность подивиться странным буквам.
— Ты можешь её читать? — спросили они.
Август улыбнулся в знак того, что ему ничего не стоит прочесть книгу от доски до доски.
— Но почему у тебя библия на русском языке?
— В ней больше силы, — сказал Август.
— Как — больше силы? Откуда ты знаешь?
— Она для того, чтобы возлагать на неё руку, когда произносишь клятву, наши библии для этого не годятся. И потом она может связывать и разрешать.
Они поговорили об этом некоторое время. Так и осталось скрытым, что эта библия может — связывать и разрешать, но Август уверял, что своими собственными глазами видел действие её силы.
— А может, ты продашь её? — спросил один из торговцев.
О, эта мелкая, подлая душонка, — он рассчитывал, вероятно, заполучить святую книгу, чтобы потом перепродать её! Такая бессовестность!
Август торжественно отказал ему: раз уж он владеет этой русской библией, то, пока жив он, ни за что не расстанется с ней. Цыган продолжал разглядывать комнату.
— А эта маленькая книжка, что это такое? Да это никак...
— Это молитвенник, — отвечал Август.
— Это колода карт, — сказал цыган и потянулся к полке. Она лежала, словно нарочно туда положенная так, чтобы её увидели, взяли и пустили в ход, но всё-таки странное дело, что цыган увидал её. Август сказал:
— Перестань рыться в моих вещах!
— Колода карт! — повторил цыган.
Август: — Это невозможно, у меня нет таких вещей. Это колдовство. У меня лежал тут молитвенник, теперь его нет, а на его месте колода карт.
— Хе-хе-хе! — засмеялись парни. — Давайте испробуем её. На-все-руки, сдавай!
Август перекрестился:
— Я не дотронусь до карт.
Они стали играть без него, а он глядел. Вынули мелкие деньги и стали играть на них, выигрывали и проигрывали, проигрывали и выигрывали снова. Август всё глядел. Они увлеклись, стали громко божиться и горячиться, кто-то швырнул на стол целую крону.
— Я могу, пожалуй, поиграть с вами часок, — сказал Август.
Деньги Августа недолго лежали без движения: они быстро потекли, его блестящие кроны одна за другой стали исчезать в карманах игроков. Вначале он сидел за столом будто бы недовольный, с благочестивым выражением лица, с трудом принимал деньги, выигрыш оставлял на столе до следующей игры, удваивал его, и всё с таким видом, точно парни силком, за волосы, втянули его в эту жалкую игру на кроны и эре, до которых ему не было никакого дела. Остальные горячились, стучали кулаками по столу, и их проклятья давно перешли за пределы дозволенного. Август продолжал охотно выкладывать деньги.
— Ты проигрываешь, — сказали они.
— По-вашему, это называется проигрывать? — отвечал он. — Ну, сдавайте! Ход следующего!
В этом отношении ой был строг, он не позволял сидеть и болтать, и задерживать других. Глядя на него, нельзя было сказать, что он намерен застрелиться из собственного револьвера, когда проиграет все деньги; нет, игра — игра! — приковывала его внимание, он оживлённо и одобрительно кивал головой, когда игра делалась азартной, и даже протягивал руку за картой, немного раньше, чем до него доходила очередь.
— Вот ты опять проиграл, — говорили ему.
— Сдавай дальше! Будем играть быстрее!
— Что ж ты не крестишься? — дразнили они его. — Так-то помогает тебе русская библия?
Эти дураки, идиоты воображали, что он дрожит над несчастными копейками, которые теряет, что он в отчаянии и тотчас, как только проиграется дочиста, пойдёт топиться в водопаде. Они корчились от смеха и восторга, когда выигрывали крону, и торопились опустить её в жилетный карман. Август же клал руки на карты, не поглядев на них, и назначил игру вслепую, — вслепую!
Ему повезло, и он несколько раз выиграл; это подзадорило Августа, его старые глаза загорелись.
— Пас или вдвойне? — спросил он ещё раз, не глядя в карты.
Они поглядели друг на друга, покачали головой и бросили карты.
— Пас или вдвойне? — стал он искушать цыгана.
Цыган поддался и взял свои карты обратно, захватил нечаянно одну лишнюю и быстро сбросил другую.
— Это жульничество! — закричали кругом. — Сдавай ещё раз!
Август, хотя это касалось его одного, ничего не сказал. Черномазое лицо цыгана побледнело, губы его дрожали. Когда Август проиграл, все закричали:
— Но ведь это жульничество! Вам бы следовало пересдать и принять и нас в игру. Ты вытащил валета и сбросил семёрку, — сказали они цыгану.
