— Ни в коем случае!
— Послушайте: как вы думаете, могу ли я надеяться на успех у фрёкен Марны?
— У кого?
— У Марны. У Марны, дочери Теодора из Сегельфосского имения.
— Этого я не знаю.
— Она мне очень подходит. Она из этих многообещающих натур, большая и великолепная. Мне же надо когда-нибудь жениться.
— Да, надо. И вам, как нам всем. Попробуйте взять Марну.
— Вы мне это советуете?
— О нет! В сущности — нет.
— Люблю-то я вас.
— Теперь уходите.
— Значит, я зайду за вами в три часа.
И они отправились, — аптекарь со своей гитарой на широкой шёлковой ленте через плечо, а фру под руку со своим мужем. Да, почтмейстер освободился от своих дел и пошёл с ними.
— Она так ко мне приставала, — сказал он.
Хольм подумал, вероятно, что ещё не известно, кто к кому приставал.
Его ужасно бесило, что почтмейстер присоединился к ним, эта особа, эта личность, которая не даст ему подурачиться и пошутить с дамой. Но погода была отличная, и кругом зеленели, цвели и благоухали луга и поля, щебетали птицы, на деревьях были уже крупные листья, на дороге ни души.
Почтмейстер Гаген отнюдь не был человеком, которого можно было не замечать. Немного ниже среднего роста, но хорошо сложенный и плотный; вид у него был умный, отличный вид. Он не обнаруживал готовности болтать о пустяках, но он не говорил и глупостей.
— А что, если мы покажемся на дворе у фру Лунд? Она так одинока в данное время.
Хольм: — Но боже, что же мы будем там делать?
— Вы будете играть, а Альфгильд петь.
— А вы сами?
— А я пойду с шапкой.
Никакого сочувствия. Да почтмейстер, пожалуй, и не ждал его; вероятно, он сказал это только для того, чтобы не молчать всё время.
— Всё-таки странный это случай — совсем вырванный глаз! — сказал он.
Хольм прервал его и тут же сочинил:
— Что же тут странного? Доктор возвращается от больного, он торопится, бежит сокращённым путём через лес и прямо глазом натыкается на сучок. Что, если это случилось именно так?
— Ах, так это было так! Но ведь в Будё ему исправят?
— Нет. Он телеграфировал, что ему придётся поехать в Троньем. Может быть, он уже уехал.
Разговор прекратился. Но почтмейстеру опять показалось, что нужно что-нибудь сказать.
— Только бы нам не спугнуть хозяев, к которым мы идём. Нас слишком много.
Xольм: — Да, слишком много.
— Да я, пожалуй, могу спрятаться где-нибудь снаружи.
— Ни в коем случае! — говорит его жена и прижимает к себе его руку.
Почтмейстер согласен:
— Слово твоё — закон, Альфгильд. Знаете, это хорошо, что я пошёл с вами. Я ведь сижу один целыми днями, сосу свою трубку и разговариваю со счетами. Здесь хороший воздух.
Хольм: — Что это значит: разговариваете со счетами?
— То есть точнее это значит, что я разговариваю сам с собой.
— Это должно быть очень скучно, — выпаливает Хольм.
Но почтмейстер был добродушным парнем.
— Нет, почему же? Я очень занимателен. Я говорю гораздо лучше, когда я один, чем при других. Это бывает со всеми одинокими.
