— Это будет отличной подмогой для твоего хозяйства.
— Так-то это так. Но я не знаю, хватит ли у меня на это сил, — сказал, улыбаясь, Карел. — И я не знаю, как долго ещё могу я распоряжаться своим двором. Не отнимет ли нотариус его у меня?
— Нотариус Петерсен?
— Да. Ведь он теперь работает и в банке.
— А ты должен банку?
— Ну, конечно. Хотя и не бог весть что, — две-три удачных лофотенских ловли, и самое главное было бы улажено!
Карел почти смеялся, говоря это.
Пение из избы долетало до луга. Карел склонил голову и прислушался.
— Она поёт, — сказал он.
Почтмейстер рассказал, что его жена и аптекарь вошли в избу, чтобы послушать Гинино пение. Аптекарь принёс с собой гитару.
— У него гитара? — переспросил, встрепенувшись, Карел. Он вылез из канавы, отёр о траву жидкую грязь с ног и сказал: — Пойду, послушаю.
И влюблённый в музыку Карел из Рутена, рождённый из ничего, вскормленный нуждою, непременный певец на всех вечеринках Южной деревни, бросил работу и заторопился домой, чтобы послушать игру на гитаре. Никаких признаков серьёзности и вторичного крещения.
В избе поздоровались.
— Как тебе не стыдно показываться босым! — сказала жена.
— Да, — отвечал с отсутствующим видом Карел: он всё своё внимание сосредоточил на гитаре и не обращал внимания на гостей.
Когда аптекарь начал играть, Карел впился в него глазами.
— Теперь спойте, Гина, — попросил кто-то.
И опять, и опять разверзался потолок от чудесного голоса Гины. Карел всё время стоял, наклонившись над гитарой, и с широкой улыбкой следил за пальцами аптекаря. Когда ему предложили попробовать гитару, он тотчас ухватился за неё и начал наигрывать, улыбаться и наигрывать, и так музыкален был этот человек, что, среди многочисленных ошибок прибегал и к таким приёмам, которые, в сущности, свойственны лишь хорошо обученному музыканту.
Уходя, аптекарь оставил свою гитару в руках Карела.
На обратном пути они наткнулись на Августа. Он стоял у кузницы и опять спорил с кузнецом, который не умел делать самые простые вещи. Крючья для развешивания автомобильных шин в гараже были до того перекалены, что ломались от тяжести, он просто пережаривал их. Август кипятился.
Мимоходом аптекарь спросил:
— Что же, вы были у фру Лунд?
Август молча кивнул головой.
— И вы были также в конторе у окружного судьи?
Август, расстроенный и мрачный, только поглядел на него.
— Я хочу сказать, ходили ли вы за деньгами, за миллионом? Может быть, стоит напасть на вас.
Август покачал головой.
Нет, он не получил никакого миллиона, у окружного судьи не было для него денег. Всё важное сообщение заключалось в письме от Паулины из Полена, где она писала, что не намерена выдать ему чековую книжку, — «передайте это Августу». Во-первых, он не имеет никакого отношения к этим деньгам, потому что он оставил ей, Паулине, всё, что у него было в Полене, — также и деньги, которые могли бы ему достаться в лотерее. Документ был подписан двумя свидетелями. А во-вторых, Август сам может приехать в Полен за деньгами, — иначе какая у неё гарантия, что он именно тот человек, за которого себя выдаёт?
Чертовка Паулина, верна себе до конца, ловкая, острая, как бритва, и честная до глупости. Он словно видел её теперь уже старую, с белым воротником вокруг шеи, с жемчужным кольцом на пальце.
Окружной судья охотно бы помог Августу, он бы сделал это, он был доброжелательный человек. (Кстати, через несколько лет судья погиб от случайного выстрела в Сенье.)
— Значит, есть какие-то затруднения с деньгами из Полена? Они были завещаны кому-нибудь другому?
— Да, — отвечал Август.
Но это ровно ничего не значит: он знает Паулину, — она не возьмёт ни одного эре из этих денег, она только так говорит.
Тогда, может быть, Август сам поедет за деньгами?
Нет. Кроме всего прочего, он ни в коем случае не может бросить все свои дела у консула, в особенности постройку дороги. От него зависит много людей.
— А не можете ли вы удостоверить свою личность при помощи бумаг, чтобы дама Паулина почувствовала себя уверенной?
— Это будет трудновато.
— У вас нет бумаг?
— Нет.
— Но разве доктор Лунд и его жена не знают вас по Полену?
