— Консул, может быть, не поверит мне, но это такая же правда, как правда то, что я стою сейчас перед вами: когда-то по всему Гардангерскому плоскогорью паслись мои стада.
Шеф остановил автомобиль:
— Как?! Я так долго жил за границей, что ничего не слыхал и не читал об этом.
— Сначала я хотел его купить, а потом арендовал всю равнину.
— И у тебя были там овцы?
— Несколько тысяч, тысяч десять.
Консул старался понять, старался принять участие в этом бешеном полёте:
— Но я не понимаю, а как же осенью? Зимний корм?
— Нет, осенью я резал. Я посылал мясо во все страны, но вы, может быть, не читали об этом.
— Нет. Но как же? Раз ты зарезал всех овец, то у тебя ничего не осталось на племя?
— Нет, видите ли, консул, мне пришлось уехать. Я не мог больше оставаться, так как получил место в Южной Америке.
Консул замолчал. Потом поехал дальше.
Август тоже молчал. Он понял, что ему не верят, но это его не очень-то смутило; это никогда его особенно не смущало. Он не раскаивался ни в чём, что наговорил, ни в одном слове. Ведь это было его миссией — содействовать развитию и прогрессу, и он успел уже во многих местах произвести опустошение. Но он не знал этого и потому был невинен; он боролся за человеческое развитие, хотя эта борьба и кончалась бессмыслицей и гибелью. «Как же нам не идти в ногу? Позволить загранице смеяться над нами?» Время, дух времени отметил его и воспользовался им, мог воспользоваться даже им, он был странником, морским путешественником, весь в заплатах и внутри и снаружи, без сомнений, без совести, но с умной головой и ловкими руками. Время делало его своим пророком. Его призванием было содействовать развитию и прогрессу, даже уничтожая порядок вещей. Он был чудовищно лжив, как само время, но не сознавал этого, и потому был невинен. Теперь он был уже стар, но ещё дышал, бог позволил ему быть.
— Я смотрю, где бы нам повернуть? Дальше не проедешь.
На обратном пути можно было показаться большему количеству народа: вероятно, от двора ко двору прошёл слух. Что это было за зрелище! Не комета, а экипаж, который двигался сам собой. Уж этот консул! Какая досада, что он не мог ветром промчаться по полям и горам, а так даже куры не пугались.
Они вернулись обратно к мосту и переехали его, когда Август сказал вдруг:
— Это могла быть также фабрика йода.
— Что?
— Да, чтобы добывать йод.
Чёрт знает, что это делалось со старым На-все-руки и его фабриками. Теперь опять словно падучая звезда пронеслась в мозгу консула.
— Да, — сказал он. — Йод, кажется, хороший предмет торговли, это какое-то лекарство.
— А здесь пропасть сырья, из которого можно его делать: водоросли и медузы лежат грудами перед каждой дверью, даром пропадает добро.
— Это правда. Мы употребляем немного водорослей вместо удобрения, но как следует мы их не используем.
— Для этого нужно только несколько машин.
Консул спросил:
— Так ты работал и в этой отрасли?
— Немного. — Августу захотелось, верно, загладить несколько своё предыдущее хвастовство, и он сказал: — Я не был каким-нибудь начальником или чем-нибудь в этом роде, а только простым работником.
— Да, пока я помню, — прервал его консул. — Необходимо поставить решётки перед самыми большими обрывами на горной дороге.
XV
Доктор Лунд и его сын вернулись обратно. Они оба вылечились, то есть мальчик должен был ещё некоторое время ходить с палочкой, а доктор приехал домой со стеклянным глазом.
Проклятая Осе! Глаз не удалось спасти: её грязные пальцы занесли в рану заразу и окончательно погубили глаз.
Но, впрочем, это ничего: стеклянный глаз был так же красив, как и настоящий, он только не мог двигаться и вспыхивать огнём. Никто не замечал особой перемены в докторе Лунде, но сам он чувствовал себя ограбленным и обезображенным.
И он сказал своей жене, хотя и шутливым тоном:
— Я не могу себе представить, что ты всё ещё хочешь меня!
И когда она засмеялась в ответ, он несколько обстоятельнее развил свою мысль: ведь это же на редкость отвратительно иметь такой недостаток, а такая красивая женщина, как она, легко найдёт себе другого.
— Да что ты, совсем с ума сошёл! — закричала она в восторге. — Я бы всё равно любила тебя, даже если б ты ослеп.
И действительно, нет худа без добра: со дня своего несчастья доктор Лунд стал совсем другим человеком. Он сильнее привязался к своей жене, влюбился в неё снова, стал ревнив, как юноша. Что из того, что она была из Полена, из самой бедной избы и дочь самых простых родителей? Возродились жизнь, объятия, безумные брачные ночи, смех в доме. И фру Эстер никогда больше не прокрадывалась на чердак, чтобы плакать. Да будет благословенна Осе!
Пришёл Август.
— Пойди-ка сюда, Август, посмотри здесь на свету и покажи, какой глаз у меня вставной?
Август посмотрел на свету на глаз доктора, но так бегло, что удачно указал здоровый глаз.
Доктор ничего не имел против такой любезной ошибки, но всё же воскликнул:
