Он всё злее и злее глядел на Августа, который опять начал измерять.
— Что за чёрт! — воскликнул он. — И принесла же тебя нелёгкая сюда как раз сейчас!
Август рот разинул от удивления:
— Меня? Сюда?
— Потому что ты пришёл и помешал мне сбросить в пропасть аптекаря.
— Я велю арестовать тебя! — сказал Август.
Цыган засмеялся своим белым ртом и фыркнул:
— Ты стоишь очень удобно, я могу столкнуть и тебя.
— Прежде чем ты дотянешься до меня, ты замертво упадёшь там, где стоишь! — предупредил Август и вытащил свой револьвер.
Цыган пошёл вниз по дороге. Он поводил плечами, громко говорил сам с собою и размахивал руками.
Август спрятал револьвер обратно в карман, окончил свои измерения и записал несколько чисел. Он был совершенно спокоен. Он в одну секунду отправил бы несчастного цыгана на тот свет.
Август глядел вдаль, на большое горное озеро. Здесь оно напоминало бухту приморского города. Воспоминание цеплялось за воспоминание, и в конце концов он вспомнил почему-то Рио. Вот в воде плеснулась рыба, — но как попала сюда рыба? Изредка она словно прокусывала водную поверхность и оставляла после себя большой круг.
XVII
Молодой парень, сосед Беньямина по деревне, пришёл к нему в здание кино, и между ними произошёл таинственный разговор. Они пошептались о чём-то, придвинувшись друг к другу вплотную, и пришли к какому-то соглашению. Старик из Северной деревни говорит, что сейчас как раз время: и ночи стояли лунные, и косьба ещё не началась, и погода хорошая. Сначала они собирались сделать это втроём, а потом только вдвоём, чтобы не делить счастье; кроме того, ничего нет хуже, как явиться целой толпой и спугнуть подземных, — так сказал старик из Северной деревни.
В воскресенье они причастились, и потом уж не прикасались к табаку и не развлекались с девушками, соблюдали чистоту. В восемь часов каждый поужинал у себя дома, и после этого они встретились на условленном месте и отправились.
Они шли не по дороге или тропинке, а прямо через лес; потом наткнулись на заросли и глубокие расселины, и идти стало труднее. Они сели отдохнуть.
— Но ведь это же не грех, — то, что мы делаем, — сказал Беньямин, который был несколько простоват в этом смысле.
Но товарищ не боялся: они ведь последовали указанию старика и сделали всё правильно, — рубашки на них были надеты наизнанку, ножей они не взяли, и у каждого в кармане было по три ягодки можжевельника.
Они показали друг другу, что каждый из них принёс в подарок лесной деве: новые вещи, никогда ещё не бывшие в употреблении у крещёных людей и купленные в сегельфосской лавке, где продавалось всё, что существует между небом и землёй. У Беньямина было серебряное сердечко на цепочке, потому что он заработал так много за летнюю работу; и у товарища был тоже ценный подарок — серебряное кольцо с двумя золотыми руками. Они были во всеоружии на случай встречи.
Они встали и пошли дальше, опять стали продираться; им не надо было торопиться к пропасти в определённый час, но всё-таки нужно было придти туда заранее, и при этом не запыхаться так, чтобы забыть, зачем они пришли. Двенадцать часов было самое позднее. Ведь наблюдать им придётся долго.
Они пришли к пропасти, выбрали себе подходящую расселину в скале, из которой подземным легко было бы выйти, и сели. Они сидели тихо целый час. Ночь была светлая, на вершинах все ещё виднелся солнечный свет; но ещё через час им стало что-то грустно; они осмотрелись: теперь солнце уже скрылось, и было уже не так светло.
— Уж не сделали ли мы какой-нибудь ошибки? — сказал Беньямин.
— Может быть, на нас всё-таки есть что-нибудь стальное, — заметил товарищ. — А карман у тебя целый?
Оба проверили свои карманы, убедились, что они целы и можжевёловые ягодки на месте; а стального на них были одни лишь полукруглые подковки на каблуках, но это разрешалось.
Когда двенадцатый час прошёл уже наверное и ничего не случилось, они отправились домой. У Беньямина было ещё на несколько дней работы в здании кино, и в шесть часов ему надо было вставать.
Так прошла первая ночь. Но им оставалось ещё терпеть, не курить и не шутить с девушками всё время, пока длилось испытание.
Товарищ кивал головой, как бы в ответ на свои мысли, и считал, что встреча с лесной девой вполне возможна.
— Если она станет переселяться в другую гору, то она опишет полукруг по земле, — так говорят, по крайней мере. И вот тогда-то мы и протянем подарки.
Беньямин с ним согласился.
Так они проводили ночь за ночью вплоть до субботы, и им осталось всего две ночи, потому что в период испытания должно входить два воскресенья. Беньямин начал было сдавать, потому что ему каждое утро приходилось идти в город на работу, но товарищ поддерживал его своей надеждой. В субботу к Беньямину в здание кино пришла Корнелия, она восклицала и плясала от радости, что снова отыскала его: она ходила к нему домой и спросила там, и в городе расспрашивала, расспрашивала на улице; и — такой стыд! — оба прохожих подмигнули ей глазом и рассмеялись.
— Что тебе надо от меня? — резко спросил Беньямин, потому что он обещал не шутить с девушками.
— Как — что мне надо? — смущённо проговорила Корнелия. — Просто я проходила мимо.
— Ступай домой! — сказал он.
Корнелия с минуту помолчала, хотела было заплакать, сделала несколько шагов взад и вперёд и спросила:
— Ты из-за Гендрика сердишься на меня?
Беньямин не отвечал.
Корнелия: — Так, значит, ты женишься на одной из служанок в усадьбе?
— Что?! — вырвалось у Беньямина.
— Ты думаешь, что я не знаю? В деревне уже давно известно, что ты за парень, что у тебя и она, и я.
Беньямин только подпрыгнул, он не мог оправдываться, а Корнелия продолжала свою болтовню и испортила испытание. Он в отчаянии бросил ковш и покинул здание. А очутившись на улице он бросился бежать.
Субботняя ночь прошла, как и предыдущие ночи: до двенадцати часов они просидели у пропасти и ничего не случилось.
