— Да помолчите хоть чуток, олухи! — взмолился ремесленник. — Оба ни черта не смыслите. Вы мир не переделаете, а я хочу спать.
Но противники — лоб ко лбу, кулаки сжаты — жужжали над его ухом всю ночь.
Уже рассветало, когда нищий подвел итог дискуссии:
— Вы упрекаете меня в консерватизме, — произнес он осипшим от жарких прений голосом, — но имейте в виду, защищая существующий порядок, я защищаю и свое положение. Частная благотворительность расцветает только при частно-капиталистической системе. Если этот порядок будет подорван, что станет с нами? Мы, нищие, будем полностью уничтожены!
На улице в ожидании хозяина неподвижно стоял шофер Людвик Марган.
60
Бухгалтер пал в объятия своей супруги со словами:
— Я преступник!
Пани Михелупова с помощью шофера раздела больного мужа и уложила в постель. Он противился, повторяя:
— Я преступник, пани… Возьмите своих детей и уходите из этого дома. Не станете же вы жить под одной крышей с преступником…
Квартира в карлинском доме преобразилась. Порядок здесь нарушен. На стуле оказался таз с водой, по всей мебели разбросаны полотенца, какие-то пеленки, половинки лимонов; пахнет свежеразостланной постелью и горячим чаем. Женщины говорят свистящим шепотом, еле слышно звякают посудой и тихо ходят по комнатам.
Измученная хозяйка послала за доктором Гешмаем. Известный врач примчался на своей американской машине, наполнил комнату унылым медицинским запахом. Без единого слова он схватил больного, перевернул на живот и приложил ухо к спине. Открыл ему рот и сунул туда чайную ложечку. После чего с покрасневшим лицом поднялся, покачал головой и буркнул:
— Ничего особенного не нахожу… никаких объективных показателей… Что случилось?
Пани Михелупова рассказала, что произошло с ее мужем. Когда она кончила, доктор испытующе посмотрел на больного и процедил сквозь зубы:
— Ах, вот оно что… — И, подумав, добавил: — Все в порядке. Небольшая температура на нервной почве. Пройдет.
— Я не виноват, это все мотоцикл, — стонал больной. — Извольте, пан комиссар, подвергнуть машину предварительному заключению. Это он во всем виноват, уверяю вас! Только взгляните на его зловредную физиономию. За одну эту физиономию он заслуживает десяти лет тюремного заключения! Но меня соизвольте отпустить, потому как я человек справедливый…
— Я ему что-нибудь пропишу, — сказал доктор, — но не это главное. Важнее всего для больного покой.
— Покой у него будет, — пообещала пани Михелупова. — Никто сюда и носа не покажет. Уж я позабочусь.
Доктор покачал головой.
— Покоя ему не найти, пока у вас будет мотоцикл. Машина и пан Михелуп друг другу не подходят. Из этого ничего хорошего не выйдет. Понимаете, пан бухгалтер в паре с мотоциклом — это, я бы сказал, нарушение чистоты стиля, из чего и возникают самые большие неприятности. Советую вам, пани, куда-нибудь пристроить машину. Здесь ей нечего делать. Увидите, как все упростится.
Так говорил мудрый доктор. Пани Михелупова ответила ему:
— Я бы и сама рада избавиться от машины, но никто не хочет покупать, в том-то и трудность.
Однако доктор ее не слушал. Казалось, он полностью ушел в собственные мысли. Больной метался по постели, в бреду вновь сражаясь с полицейским, препираясь с мотоциклом и вписывая бесконечные столбцы цифр в тетрадь, содержащую биографию машины.
Помолчав, доктор произнес:
— Да, что я еще хотел сказать?.. Знаете Грефенберг? Мне советуют поехать туда на лето.
Пани Михелупова ожила.
— В Грефенберге я не была, — горячо заговорила она, — но слышала, что там прекрасно. Зелень, купанье, множество красивых уголков и прекрасные виды. В прошлом году там были пан Бонди, пани Канторова, жена доктора Щедрого, прокурист Пик с супругой, пан Ганц, тот, что держал на Малом рынке галантерею, — и все эти места очень хвалят. Супруга инженера Альтшула говорит, что они платили всего сорок крон и что это была сказка.
Известный доктор выслушал сообщение с сумрачным лицом и печально пробормотал:
— Этим летом я поеду в Грефенберг. Делать нечего, говорят, я должен позаботиться о своем здоровье…
Он поднялся и стал прощаться.
В дверях сказал:
— Если случится что-нибудь чрезвычайное — позвоните. Ничего страшного я не нахожу. Через два дня пан Михелуп будет молодцом.
После его ухода больной открыл глаза и проговорил:
— Прекрасный человек пан доктор Гешмай, не знаю, как его отблагодарить… Счастье еще, что он ничего не берет за визит…
— Прекрасный человек, — согласилась жена, — но ты не разговаривай, спи. Ты же знаешь, тебе нельзя напрягаться…
Свое мнение о знаменитом докторе она оставила при себе. Как раз сегодня почтальон принес от него счет за лечение покойной бабушки. Она знала, что доктор Гешмай недавно женился. И из врача-филантропа превратился в обыкновенного супруга. Его жена очень бдительно следит за тем, чтобы пациентам вовремя посылались счета. Пани докторша содержит дом на широкую ногу, а в таком доме нет места благотворительности. Больше доктор Гешмай не может носиться со своими недугами, не имеет права предаваться ипохондрии — это женатый человек, он должен трудиться в поте лица, летать с места на место, от пациента к пациенту и зарабатывать на свой семейный очаг.
Пани Михелупова не смеет сказать мужу, что счет известного доктора непомерно высок. Бедняга огорчился бы, это ему вредно. Когда поправится, она скажет, что теперь доктор Гешмай женатый человек и рассчитывать на его любезность не приходится.
Маня пришла из школы, села на кровать к отцу.
— Болеешь, папочка? — с жадным любопытством спросила она.
— Я очень… нездоров, — через силу отвечал Михелуп.
— Везет тебе, — позавидовала девочка, — я бы тоже с удовольствием поболела, а все здорова…
