— А я тебе говорю, — пф, пф, пф, — что отлично помню тот момент, когда подцепил эту болезнь, — продолжает тесть начатый разговор.
— Неужто? — дивится теща.
— Мне было, — пф, пф, пф, — лет тринадцать. Стою я у забора и вдруг чувствую, как на меня пахнуло каким-то ядовитым ветром. И конец. С той поры я такой квелый… В чем только душа держится…
— Куплю себе растирание, — говорит седой завиток. — Гедвичка выписала мне рецепт.
Супруги Сыровы пожелали старикам спокойной ночи и прошли в свою комнату.
— Он даже не спросил, как я себя чувствую, — посетовал тесть.
— Не обращай на него внимания. Он еще хуже, чем она. Та всегда была к нам внимательна.
Раздеваясь, чиновник говорил: — А знаешь, как я оформлю клумбу? По краю, в первом ряду высажу темно-синие крокусы, во втором — желтые миниатюрные гиацинты, а посередине — тюльпаны…
Чиновник скользнул под холодную перину. — Или так, — продолжал он, — в первый ряд я могу посадить мускарий или сциллы, затем — розовые гиацинты…
— А где будет морковь, савойская капуста, сельдерей? — прервала его жена.
— Погоди, все будет… А еще я хочу вырастить аконит. Но с ним нужно осторожно! Это ядовитое растение…
Супруга улеглась и погасила свет.
— А многолетники… Вот погоди, когда ты увидишь многолетники…
— Отстань, что-то я сегодня устала.
— Многолетники, многолетники, — бормотал чиновник, обнимая супругу.
— Многолетники… — испустил он долгий вздох, перелезая обратно на свою постель.
— Я единственный из всего класса знал, что венерин башмачок по-научному называется cypripedium calceolus…
И он уснул.
Глава шестая
1
На горушке за городской чертой закипели строительные работы. Обнаженные до пояса мужчины, стоя в ямах, выбрасывают на поверхность землю, — она летит, описывая дугу. Женщина с повязанным на голове платком размешивает дымящийся известковый раствор. Кирпичи позванивают на телегах; округа оглашается криками возниц, ноги которых обмотаны портянками. Груды песка привлекли ватагу голопузой ребятни. Среди строительного люда шныряет черная лохматая собаченка с хвостом — завитушкой наподобие часовой пружины. Собака радуется оживлению и суете. Видно, у нее нет хозяина, поскольку всяк ею помыкает. Откуда она взялась на стройке, никто не знает. Точно и ее вместе с работягами наняли в качестве подсобной силы. До этого она, бездомная, скиталась по деревням, на собственной шкуре испытывая суровость сельчан. Теперь же исполняет обязанности сторожа и гордится тем, что уже не болтается без дела, а занимает прочное место в общественной иерархии. И собака преисполняется решимости быть услужливой, внимательной к строительному люду, но зато грубой и свирепой со всеми, от кого не разит известкой. По ночам, когда стройка пустеет, черная собака бегает вокруг будки, где хранится строительный инвентарь. При малейшем шорохе она упирается в землю передними лапами, навострив уши, отрывисто и сердито лает. Свои обязанности сторожа она исполняет явно с чрезмерным усердием, жаждая похвалы от начальства.
Посреди рабочей братии стоит полицейский и энергично орудует заступом. Комья твердой земли, слишком долго лежавшей нетронутой, летят во все стороны. На полицейском потрепанные парусиновые штаны, старая форменная фуражка, из драной тульи которой торчит ржавая проволока, расстегнутая рубаха обнажает заросшую волосами грудь; мускулы на спине ходят ходуном, словно фабричная трансмиссия. Каждое его движение, точно рассчитанное, выдает в нем урожденного селянина.
2
По городу разнесся многоголосый звон, башенные часы принялись отбивать полдень. Полицейский воткнул лопату в землю. Рабочие стали вылезать из своих ям. Они разворачивают пестрые платки, в которых завернута краюха хлеба. В хлебе углубление, куда вложен кусочек масла. Жена полицейского принесла в клеенчатой сумке кастрюльку с обедом. Стоя, будто солдат, подкрепляющийся на марше, полицейский наспех хлебает суп. Одним глазом он косит в кастрюльку, другим посматривает на сделанную работу. Поев, снова берется за лопату. Жена собрала посуду и пошла, сопровождаемая черной собакой, — жалобно скуля, та словно бы вопрошала: — «А я? Как же я? Мне ничего?»
Полицейский посмотрел из-под руки. Он узнал чиновника, который приближался, перепрыгивая с одной груды строительных материалов на другую.
— А, гость пришел посмотреть на нас? — и лицо полицейского расплылось в улыбке.
— Да, да… — чиновник стоит и растерянно озирается по сторонам. Ему хотелось бы сказать нечто ободряющее, но ничего не приходит в голову.
— Стало быть, строите? — выдавил он из себя не сразу и тут же устыдился своего нелепого вопроса.
— А как же. Строим, строим. Каторжный труд.
Рабочие принялись подталкивать друг друга локтями.
— Эдакий хлеб в горле застревает, — говорит один с торчащим кадыком.
— Надо бы промочить горло, — подхватил парень с выбритой шеей.
— Что верно, то верно. Ты бы не прочь.
— Не прочь. А ты — нет? Маленько пивка-то ли дело…
— Еще бы. Пиво аккорат в самый раз…
— Пиво сил прибавляет.
Чиновника это надоумило. Он извлек двадцатикроновую бумажку и сказал, покраснев: — Вот вам, господа, на пиво.
— Ну что вы, что вы, — горячо отказывался рабочий с торчащим кадыком, — зачем? Мы это так, промеж себя балагурим потехи ради.
Однако деньги взял и крикнул: — Франтишек, дуй за пивом! Одна нога здесь, другая там! — Молодой каменщик отер руки о штаны и помчался. Чиновник оказался в центре внимания. Он не знал, что сказать, переминался с ноги на ногу, улыбался виноватой улыбкой. Потом простился и поспешно ушел.
Его окликнули. Он обернулся и увидел, что каменщики, обхватив друг друга за плечи, протягивают в его сторону стаканы с пивом. Чиновник остановился и приветственно помахал им рукой.
Перед одним из домиков сидел на крыльце пожилой мужчина с бескровным, водянистым лицом, рядом лежали костыли.
Тяжело дыша, пожилой мужчина сказал: — Пан, это не дело — давать им на пиво.
— Почему? — спросил чиновник.
