— Я не другая, — спокойно возразила пани Михелупова и налила бухгалтеру кофе. — Не слишком крепко? — осведомилась она.
— Нет, нет, — с поспешной любезностью отвечал Михелуп, — спасибо! Я предпочитаю крепкий….
Он пил кофе, искоса поглядывая на жену. На ее лице не было и тени гнева. Пани Михелупова только что не улыбалась, не пела… Бухгалтер не узнавал ее. Он был обеспокоен и все порывался дать какие-то объяснения.
— До чего же я устал, — начал он снова очень громко и бодро, — весь точно переломан.
Жена не ответила. Из ванной было слышно, как моются и препираются дети. Пани Михелупова выбежала, чтобы призвать их к порядку. Оттуда донеслось: «Хотите, чтобы я взяла метлу? Мойтесь, не то опоздаете в школу!» Потом она вернулась на кухню.
— Я весь словно переломан… — пытался завязать разговор Михелуп.
Никакого ответа. Дети шумно вбежали. Смущенно взглянули на отца и громко поздоровались.
— Доброе утро, дети! — учтиво ответил бухгалтер. Притянул их к себе и демонстративно приласкал. Пускай они видят, что он не какой-нибудь распутник, а порядочный семьянин.
— Уроки выучили? — спросил он. — Не забудьте чего-нибудь. А в школе поднимайте руку и отвечайте громко и отчетливо. Я хочу слышать о вас похвальные слова… — Ведь кроме вас, у меня нет никого, — горячо говорил он и гладил из по волосам. — Обещайте, что будете доставлять папочке одни только радости.
— Сегодня никого не вызовут, — сообщила Маня, — будем исправлять контрошку.
— Нельзя говорить контрошка, надо сказать контрольная работа, — мягко поправил отец. — Ну, идите, идите уж, а то опоздаете…
Слышно было, как дети галопом несутся по лестнице.
Взглянув на жену, Михелуп начал:
— Говорю, я весь точно переломан…
Жена взяла швабру и стала тереть пол.
— Тебе не пора на службу? — спросила она после минутного молчания.
— Надо бы потихоньку собираться, — с готовностью ответил муж. — Но сперва я бы… так сказать… ты, наверно, и вправду думаешь, но это не так… я ей-ей… да только инженер, знаешь, тот, что написал мне…
— Иди уж, иди, опоздаешь, — перебила его пани Михелупова.
— Не беспокойся, не опоздаю… Тот инженер… это было в одном баре… и я говорю: Так хотите купить или не хотите? Я больше не могу здесь задерживаться. Я не привык к ночным развлечениям. Жена будет беспокоиться…
— Я вовсе не беспокоилась, — перебила его пани Михелупова, — ты взрослый человек, имеешь голову на плечах.
— Тем не менее… — снова начал Михелуп.
Пани Михелупова принялась петь.
Бухгалтер, покраснев, вскочил.
— Какая ты женщина! — вскричал он.
— А какая? — невинно спросила она.
— Ты… ты… — сопел бухгалтер.
— Ну, какая я женщина?
Вдруг он распалился:
— Кричи! Ты должна кричать! Должна сердиться! Ну, начинай! Начинай же наконец! Я жду! Я больше не могу этого выносить! Скажи, что я дурной человек. Назови негодяем, кутилой, распутником, который забыл про честь и доброе имя. Который пускает на ветер деньги своих детей… шатается по ночным заведениям с подозрительными людьми и плохо кончит…
— Зачем мне кричать? Зачем ругаться? Я не такая…
— Но я так хочу! Я этого ждал! Не мучь меня, покричи. Я этого ждал!
— Я не такая, чтобы кричать на своего мужа. У меня не тот характер. Я не как другие женщины…
— В том-то и дело! — рассвирепел бухгалтер. — Ты действительно не как другие женщины. Ты вообще плохая жена…
— Это я-то плохая? Вот чудеса!
— Да, плохая. Другая бы, может, и побила мужа, но потом разговаривала бы с ним, понятно! Ругала бы, но разговаривала. Я хочу слышать человеческое слово! Могу я требовать от своей жены, чтобы она был оскорблена, чтобы сердилась, не слушала никаких оправданий?..
Пани Михелупова пожала плечами.
— Это трудно. Ругаться я не умею и не буду. Придется тебе искать другую жену…
Бухгалтер зарыдал.
— Хоть словечко… пусть самое грубое… — всхлипывал он, — чтобы я знал, что кто-то есть рядом, чтобы не был так одинок…
Но ничего не услышал.
