— Ну что ж? — глухо подхватила Лиза и, сорвав ромашку, стала покусывать стебелек, щурясь на цветок и не видя его. — Я у него и есть одна… Другой не будет…

Он молча глядел на её профиль. Сердце его стукнуло и замерло.

— Лиза… Ты хочешь сказать…

— Он мне муж… Или как там у вас это называется? Любовник, что ли?.. Ну, словом, одна… И другой не будет…

Тобольцев встал. Словно сила какая толкнула его. Он очутился шагах в десяти от Лизы, лицом к корявому стволу молодой сосны… «Почему эта сосна вся красная?» — подумал он, потом провел рукой по лицу. Красные круги все ещё плыли перед ним, бледнея, и сквозь этот красный туман он разглядел на скамье всю поникшую фигуру Лизы с опущенной головой.

Вдруг он засмеялся. Лиза испуганно вскинула ресницы. Он смеялся неудержимо, какими-то истерическими нотками. Потом медленно, шатаясь, подошел, грузно опустился на скамейку и судорожно обхватил талию Лизы. Та прижмурила веки и как-то сжалась вся, точно над ней занесли руку для удара.

— Лизанька, милая… Ха! Ха!.. Прости мне этот смех… Это нервное… Ха!.. Ха! От неожиданности… Ей-Богу!.. Обидеть тебя… Ха!.. Ха!.. Я не хочу… Видишь, Лизанька, как это просто случается в жизни!..

— Молчи! Молчи!.. Я ничего не хочу слышать… И перестань смеяться, а то я уйду! Просто ли, нет ли?.. Мое дело судить… А ты молчи!

Настала пауза. Тобольцев жадно, и как чужую, разглядывал теперь эту женщину, которую он когда-то так страстно, так мучительно желал… Оболочка, одна оболочка осталась прежняя… Душа у этой женщины другая… И в этой душе читать он разучился… Он сам не мог понять себя, что пережил он за эти несколько мгновений? Ревность? Жгучую зависть? Обиду, зачем не ему, зачем другому достался этот дикий цветок с его пряным ароматом, когда-то сводившим его с ума?.. Ха! Ха!.. Опять задрожал в нем смех над кем-то… Над собой, конечно! Старая история!.. Один сеет, творит, выхаживает чудную лилию… Другой проходит мимо и срывает цветок… Разве эта душа… эта новая, загадочная Лиза не была его креатурой? Разве он не имел на её любовь гораздо больше прав, чем тот, другой?..

— Ты, значит, любишь его, Лиза?

— Н-не знаю, — услышал он вдруг тихий, неожиданный ответ.

— Как «не знаю»? Что, кроме любви, толкает вас, женщин, на связи?.. Особенно такую, как ты?

— Тоска, Андрюша! — прошептала она. — Люди от тоски с собой кончают… Мне было все равно…

Он наклонился и поцеловал её горячую щёку. Она вздрогнула и большими глазами взглянула в его зрачки.

— А мне, Лиза, ты не могла бы отдаться? — серьезно спросил он.

— Никогда! Молчи!.. Как тебе не стыдно?.. Зачем смеешься? Зачем оскорбляешь?

Она вскочила и вся дрожала, стоя перед ним.

— Бог с тобой, Лизанька!.. Какая может быть обида, когда тебя желают?

— Не смеешь желать! У тебя на это жена есть… её желай… и целуй… и делай с нею что хочешь! А меня…

— Что? Что тебя?..

— А меня люби только издали… как я тебя буду любить…

— А отдаваться будешь одному Потапову? — Он не заметил в своем волнении, что опять назвал Степана настоящим именем. — Ну что ж ты молчишь?.. Я тебя спрашиваю: отдаваться будешь только ему?

Она не глядела на него. Но в лице её он прочел ясное и непреклонное решение. И он вдруг почувствовал, что мог бы убить её скорее, чем добровольно склонить её теперь на этот шаг!.. Но теперь и он вдруг понял, что, пока он этого не добьется, считать себя счастливым по-старому вполне он уже не может.

Он вдруг тихо засмеялся, качая головой.

— Ах, Лизанька, Лизанька!.. Жалкая раба! Только вырвалась из-под одного ига, добровольно пошла под другое!.. Сознайся: уж небось клятвы давала перед образом с коленопреклонением — «не изменять»?.. Ха!.. Ха!.. Сперва мужу не изменять, потом любовнику?.. Закрепостила себя добровольно?

— Не умею делиться! — гордо возразила она.

— Да этого и нельзя, если б ты даже и хотела! Землянику можно разделить… Яблоко… Дом… Землю… Но даже вот это твое платье белоснежное не поделишь между двумя… Либо цельное, либо никакого… Так?.. Как же ты хочешь делить любовь? её дают всю, как дар… насколько хочешь и сколько хочешь…

— И кому хочешь? — подхватила она с дрогнувшими ноздрями.

— Да, да!.. И кому хочешь… Вот в этом истинная свобода… Истинная гордость женская… и уважение к любви, как к божественному элементу и красоте нашей жизни. Даешь ли ты себя, любовь свою, на миг, на день или на всю жизнь — это дело твое, дело твоего вкуса… Но как можешь ты отказывать в любви мне? Любя меня… меня, как ты сейчас созналась в этом, только потому, что ты подарила свою любовь другому из жалости, от тоски, из жажды забвения? Словом, не любя?.. Ведь здесь даже не стена… как та, которая два года назад разделяла нас в твоем религиозном миропонимании… Здесь только сквозная решетка… Толкни её твоею ножкой! И она упадет… И между нами ничего не останется…

Он с вспыхнувшей страстью обнял её опять. Он слышал, как под его рукой бурно билось её сердце.

— А он? — глухо прошептала Лиза.

— Какое мне до него дело! Пусть устраивается сам, как знает!.. Не думаешь ли ты, что он предъявит на тебя свои права? Что он ревновать тебя будет? Возможно… Ведь зверь в нас дремлет всегда. Я сам почувствовал его в себе сейчас… Но ведь на то мы люди, чтоб быть в любви богами, а не жалким стадом ревнивых самцов… И вы — женщины — не самки, которые спокойно ждут конца боя, чтобы отдаться победителю. С инстинктами борются и их побеждают. В этом культура. Пусть торжествуют те, которые не мешают жизни и счастью других!.. Остальные да гибнут!.. Но я вступаюсь за честь Степ… Стёпушки. Я верю, если ты с ним захочешь порвать хоть завтра, он не задаст тебе ни одного вопроса, ни одного упрека, как бы ему ни было больно… её глаза были огромные и совсем темные. Их лица почти касались.

— Порвать?.. С ним?.. Зачем?.. За что?..

— А ты согласишься жить с двумя? — Он держал её так крепко, что ей было больно, и она бледнела.

— А ты? — в упор, глухим шепотом кинула она ему. — Ты тоже будешь жить с двумя? Ха!.. Ха!.. Я не турчанка… Нет! В гарем к тебе не поступлю… Нет… И тебя мне не надо! Слышишь?

— Не меня ты любишь, Лиза, а свою гордость…

— Пусть! Коли мне так легче!.. И несчастья чужого не хочу… Ни его… ни Катина горя…

— А мое не в счет?

Она зло засмеялась.

— Беда… Горе какое! Пусти!.. Что держишь так? Вцепился… Дышать больно… Нет! Тебя мне не будет жаль… Такие, как ты, несчастными не будут… Утешишься… Не со мной, так с другой».

— Мне никого сейчас, кроме тебя, не надо…

— Сей-час? — протянула она и опять зло засмеялась. — И ради этого «сейчас» я должна обмануть Катю?.. Потому что ей-то ты не признаешься ни в чем?

— Никогда! — спокойно и твердо подтвердил Тобольцев.

— Вот видишь!.. И ради тебя я должна отказаться от любви человека, который меня будет любить всю жизнь? Всю жизнь… Я это знаю… И ты это знаешь сам…

— Разве я говорю: нет?.. Он будет тверд, вот как этот дуб перед нами!

Тобольцев с силой и злостью ударил кулаком по скамье.

Она опять засмеялась. В первый раз в жизни она видела Тобольцева раздраженным, хотя он и старался овладеть собой. И это давало ей странное удовлетворение. Она заговорила уже спокойнее.

— Два раза в жизни, когда я… руки наложить на себя хотела… этот человек пришел ко мне с лаской и любовью… С бескорыстной, светлой любовью… — её голос задрожал, и лицо озарилось такой нежностью, что у Тобольцева дух захватило. Он не считал Лизу способной на такие чувства.

— Два раза, когда я погибала, он меня спас от отчаяния… Я была одна… во всём мире одна… И если б не маменька в ту ночь, как вы уехали… Ну, да что вспоминать!.. И бросить такого человека… За что?

— Любовь, Лиза, никакой моралью не руководствуется… её не покупают за спасибо… Ты всё-таки любишь не его…