Мы так и стояли друг против друга – он со шляпой, а я с помойным ведром в руке. Потом я спохватилась и сунула ведро между дверей.
– Боюсь, это не совсем удобно, – вежливо сказал он: – у вас, кажется, гости?
– Нет.
– А можно здесь, на лестнице? Или спустимся вниз, на бульвар. Мне нужно сообщить вам…
– Одну минуту, – сказала я быстро.
Александра Дмитриевна звала меня. Я прикрыла дверь и пошла к ней навстречу.
– Кто там?
– Александра Дмитриевна, я сейчас вернусь, – сказала я быстро. – Или вот что… Пускай Валя через четверть часа спустится за мной. Я буду на бульваре.
Она еще говорила что—то, но я уже выбежала и захлопнула двери.
Вечер был прохладный, а я – в одном платье, и Ромашов на лестнице сказал: «Вы простудитесь». Должно быть, ему хотелось предложить мне свое пальто – и он даже снял его и нес на руке, а потом, когда мы сидели, положил на скамейку, – но не решился. Впрочем, мне было не холодно. У меня горело лицо от вина, и я волновалась. Я чувствовала, что этот приход неспроста.
На бульваре было тихо и пусто, только, опираясь на палки, сидели старики – по старику на скамейку – от памятника Гоголю до самого забора, за которым строили станцию «Дворец Советов».
– Катя, вот о чем я хотел сказать вам, – осторожно начал Ромашов. – Я знаю, как важно для вас, чтобы экспедиция состоялась. И для…
Он запнулся, потом продолжал легко:
– И для Сани. Я не думаю, что это фактически важно, то есть что это может что—то переменить в жизни, например, вашего дядюшки, которого это очень пугает. Но дело касается вас и поэтому не может быть для меня безразлично.
Он сказал это очень просто.
– Я пришел, чтобы предупредить вас.
– О чем?
– О том, что экспедиция не состоится.
– Неправда! Мне звонил Ч.
– Только что решили, что посылать не стоит, – спокойно возразил Ромашов.
– Кто решил? И откуда вы знаете?
Он отвернулся, потом взглянул на меня улыбаясь.
– Не знаю, как и сказать. Снова оказываюсь подлецом, как вы меня назвали.
– Как угодно.
Я боялась, что он встанет и уйдет – настолько он был спокоен и уверен в себе и не похож на прежнего Ромашова. Но он не ушел.
– Николай Антонович сказал мне, что заместитель начальника Главсевморпути доложил о проекте экспедиции и сам же и высказался против. Он считает, что не дело Главсевморпути заниматься розысками капитанов, исчезнувших более двадцати лет тому назад. Но, по—моему… – Ромашов запнулся: должно быть, ему стало жарко, потому что он снял шляпу и положил ее на колени, – это не его мнение.
– Чье же это мнение?
– Николая Антоновича, – быстро сказал Ромашов. – Он знаком с этим заместителем, и тот считает его великим знатоком истории Арктики. Впрочем, с кем же еще и посоветоваться о розысках капитана Татаринова, как не с Николаем Антоновичем? Ведь он снаряжал экспедицию и потом писал о ней. Он член Географического общества – и весьма почтенный.
Я была так взволнована, что не подумала в эту минуту ни о том, почему Николай Антонович так хлопочет, чтобы розыски провалились, ни о том, что же заставило Ромашова снова выдать его. Я была оскорблена – не только за отца, но и за Саню.
– Как его фамилия?
– Чья?
– Этого человека, который говорит, что не стоит разыскивать исчезнувших капитанов.
Ромашов назвал фамилию.
– С Николаем Антоновичем я, разумеется, не стану объясняться, – продолжала я, чувствуя, что у меня ноздри раздуваются, и стараюсь успокоиться. – Мы с ним объяснились раз навсегда. Но в Главсевморпути я кое—что расскажу о нем. У Сани не было времени, чтобы разделаться с ним, или он пожалел, не знаю… Да полно, правда ли это? – вдруг сказала я, взглянув на Ромашова и подумав, что ведь это же он, – он, который любит меня и, должно быть, только и мечтает, как бы вернее погубить Саню!
– Зачем я стану говорить неправду? – равнодушно возразил Ромашов. – Да вы узнаете! Вам тоже скажут… Конечно, нужно пойти туда и все объяснить. Но вы… не говорите, от кого вы об этом узнали. Или, впрочем, скажите, мне все равно, – надменно прибавил он, – только это может стать известно Николаю Антоновичу, и тогда мне не удастся больше обмануть его, как сегодня.
Николай Антонович был обманут ради меня – вот что он хотел сказать этой фразой. Он смотрел на меня и ждал.
– Я не просила вас никого обманывать, хотя, по—моему, нечего стыдиться, что вы решились (я чуть не сказала: «первый раз в жизни») поступить честно и помочь мне. Я не знаю, как вы теперь относитесь к Николаю Антоновичу.
– С презрением.
– Ладно, это ваше дело. – Я поднялась, потому что мне стало очень противно. – Во всяком случае, спасибо, Миша. И до свидания…
У Сивцева—Вражка я встретила всех троих: Александру Дмитриевну, Киру и Валю. Они бежали взволнованные, и Александра Дмитриевна говорила что—то: «Господи, да откуда же я знаю? Только сказала, что если я через десять минут не вернусь…»
