— Ну, и что же ты остановилась? Иди!
Люси подчинилась, но на лестничной площадке остановилась и печальным взором окинула вид за окном. Окно выходило на север, и из него не было видно неба — только сосны, которые спускались в низину. Никакой достаточно определенной угрозы Люси не ощущала, но нечто непонятное заставляло ее вздыхать вновь и вновь:
— О господи, что же мне делать? Что делать?
Ей казалось, что все вокруг вели себя ужасно. А ей не стоило упоминать письмо мисс Бартлетт. Нужно было вести себя осторожнее — ее мать любит задавать неожиданные вопросы. Могла запросто спросить про содержание письма. Господи, что же ей делать? И здесь прыжками сбежавший с верхнего этажа Фредди пополнил ряды тех, кто плохо себя ведет.
— Отличная компания — эти мистер Биб и мистер Эмерсон.
— Мой милый братец! Какой же ты глупый! Ты не должен был вести их купаться на Святое озеро — там слишком много людей. Тебе это нипочем, но другие попали в затруднительное положение. Будь осторожнее, прошу тебя. Не забывай, что это место совсем скоро станет частью города.
— Слушай, а у нас есть какие-то планы на следующее воскресенье?
— Пока нет.
— Я хочу в воскресенье пригласить Эмерсонов поиграть в теннис.
— О Фредди! Я бы этого не стала делать. Особенно после вашего глупого купания.
— А что плохого в том, что мы побегаем по корту? От пары партий они ведь не откажутся! А я заказал новые мячи.
— Я серьезно говорю, что этого не нужно делать. Не нужно, понимаешь?
Фредди со смехом подхватил Люси за плечи и принялся кружить ее в танце. Она сделала вид, что не против порезвиться, хотя с трудом сдерживала гнев. Сесиль, проходя в свою комнату, мельком глянул на них. Возле них топталась Мэри с кувшином горячей воды — разыгравшись, они не давали ей пройти. Наконец дверь отворилась, и миссис Ханичёрч воскликнула:
— Люси! Ну и шум от тебя! Я хотела тебя кое о чем спросить. Ты сказала, что получила письмо от Шарлотты. Это так?
Фредди исчез.
— Да! Но я пойду, я еще не переоделась.
— Как там Шарлотта?
— Отлично!
— Люси!
Бедная девушка вынуждена была вернуться.
— Что за странная привычка убегать, когда я еще не закончила. Шарлотта писала про свой бойлер?
— Свой что?
— Разве ты не помнишь, что в октябре ей должны были снять бойлер, прочистить бак для ванной и сделать еще массу всяческих ужасных вещей?
— Мама! Я не могу запомнить все беды Шарлотты, — с горечью в голосе ответила Люси. — Мне хватает и своих, особенно теперь, когда ты сердишься на Сесиля.
Миссис Ханичёрч могла бы взорваться. Но не взорвалась. Она сказала:
— Подойди ко мне, моя старушка! Спасибо за то, что отнесла мою шляпу, и поцелуй меня.
И хотя ничто в мире не может быть совершенным, на мгновение Люси осознала все совершенство своей жизни, где первые роли играли ее мать, Уинди-Корнер и простиравшаяся вокруг пустошь.
И сразу исчезли все шероховатости. Так обычно и бывало в Уинди-Корнер. В самый последний момент, когда уже начинала скрежетать машина отношений, кто-нибудь из членов семейства подливал на трущиеся части маслица, и все налаживалось. Сесиль презирал подобного рода меры, и, возможно, был прав. Во всяком случае это были не его методы.
Обед начинался в половине восьмого. Фредди пробормотал молитву, все придвинули свои тяжелые стулья к столу и приступили к еде. К счастью, мужчины были голодны. Все складывалось удачно — до пудинга. И тогда Фредди спросил:
— Люси, а что за человек Эмерсон?
— Я видела его во Флоренции, — ответила Люси, надеясь, что этим кратким ответом все и закончится.
— Он из умных или из приличных?
— Спроси Сесиля. Это Сесиль его сюда привез.
— Он умный, как и я, — сказал Сесиль.
Фредди посмотрел на него с сомнением.
— Вы близко общались с Эмерсонами у Бертолини? — спросила миссис Ханичёрч.
— Да нет. Я имею в виду, что Шарлотта общалась еще меньше, чем я.
— О, хорошо, что напомнила. Ты так и не сказала, что пишет Шарлотта.
— Да так, по мелочам, — ответила Люси, спрашивая себя, удастся ли ей просидеть за столом весь обед и не солгать. — Среди прочего она рассказала, что одна ее совершенно ужасная подружка проезжала через Саммер-стрит на велосипеде и думала, не заехать ли к нам. Слава богу, у нее хватило ума этого не делать.
— Люси! Так говорить о людях неприлично!
— Она пишет романы.
Как умно это было сказано! Ничто не возбуждало миссис Ханичёрч сильнее, чем простое упоминание того, что кто-то из дам занимается литературой. Она готова была бросить любую тему и немедленно обрушить свой гнев и презрение на тех женщин, кто, вместо того чтобы заниматься домом и детьми, ищет сомнительной славы у печатного станка. Ее отношение к литературе сводилось к лозунгу: «Если кто-то должен писать книги, пусть это делают мужчины», и она принялась развивать эту тему столь пространно, что Сесиль уже начал зевать, а Фредди играть на столе сливовыми косточками, в то время как Люси все подливала и подливала масла в огонь материнского гнева. Но вскоре пожар начал затухать, и призраки вновь стали толпиться в темноте. А их было слишком много. Самый первый призрак, призрак запечатленного на ее щеке поцелуя, относился к столь давнему времени, что уже ничего для нее не значил. Но он породил целое семейство призраков: мистер Харрис, письмо миссис Бартлетт, воспоминания о фиалках, которыми поделился со всеми мистер Биб — все эти призраки роились над головой Люси и прямо на глазах у Сесиля. Первым, и с ужасающей ясностью, явился призрак мисс Бартлетт.
— Я все думаю, Люси, о письме Шарлотты. Как она?
— Я порвала письмо.
— А она не пишет о своих делах? Как у нее настроение? Радостное?
— О да, я думаю… хотя нет, не очень.
— Тогда, вне всякого сомнения, это из-за бойлера. Я по собственному опыту знаю, как может вывести из себя проблема с водой. С чем-нибудь другим я бы уж смирилась, допустим, с плохой едой. Но вода!
Сесиль прикрыл глаза ладонью.
— А я — тоже! — поддержал мать Фредди; поддержал скорее дух ее замечания, но не суть.
— И я подумала, — продолжала миссис Ханичёрч нервно, — что мы могли бы на следующей неделе вытащить Шарлотту сюда; пусть хорошенько отдохнет, пока слесари в Танбридж-Уэллз не закончат. Я так давно не видела бедную Шарлотту.