— Осторожнее, мальчики! — прикрикнула на них Сара и повернулась к Анне. — Теперь я оставлю вас, чтобы вы могли смыть дорожную пыль. Когда будете готовы, идите прямо в дом. Ордена, наша экономка, даст вам горячего супа. — Она остановилась у двери, где на гвозде висел фонарь «летучая мышь». — Генератор работает до восьми тридцати. После этого вам понадобится фонарь. Лучше берите его с собой, выходя из дому. Вообще-то мы стараемся не допускать, чтобы вещи, принадлежащие миссии, покидали ее пределы.
Анна кивнула. Она посмотрела вслед Саре, а затем опять окинула взглядом комнату, которая будет ее домом. Но она не обнаружила ничего нового. Здесь не было и следа пребывания ее предшественницы — никаких картин, вышитых циновок, высушенных цветов. Ничего.
Открыв сумочку, Анна достала свернутый листок бумаги и аккуратно расправила его. Это была «инструкция» — официальный документ, который ей вручили во время церемонии назначения на должность. Пока она не взяла эту бумагу в руки, она была лишь потенциальным миссионером, но как только это произошло, все изменилось. Мисс Анна Макей Мейсон стала полноправным членом Внутренней миссии Танганьики.
Она положила «инструкцию» на небольшой столик. В столь безликой комнате этот документ стал неким символом ее личности. Как государственный флаг Великобритании, развевающийся над королевским дворцом, он словно говорил: «Она здесь. Дома».
Взгляд Анны пропутешествовал через всю комнату и остановился на окошке, выходившем на территорию станции. Отсюда был хорошо виден один из эвкалиптов, посаженных сестрой Барбарой, с мощным стволом, покрытым бугристой корой. Но почему-то вид дерева только мешал Анне представить, что когда-нибудь это место станет для нее родным домом. Вообще-то сама станция в данном отношении была весьма многообещающей. И Керрингтоны показались ей очень милыми людьми. Но Анна не могла забыть о том, что долина окружена темной стеной джунглей. И что до границы с Руандой отсюда рукой подать. Она нахмурилась. Как бы то ни было, она понимала, что ей придется привыкнуть к этому. Лангали — ее пункт назначения, место, определенное судьбой именно для нее. На радость и горе. Как брак…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Анна надела новую форму, наслаждаясь прикосновением накрахмаленной ткани к коже. Затем прикрепила к груди специальные часы для медсестер. Ей ужасно хотелось есть: накануне вечером, ужиная вместе с Керрингтонами, она почти ничего не ела из-за сильной усталости. Да и напряженная атмосфера никак не способствовала аппетиту. Очень уж странной была ситуация: за столом с Анной сидели два незнакомца, с которыми она вскоре будет жить рядом и очень тесно общаться. Анна обрадовалась, когда пришло время возвращаться в свою комнату.
Майкл вышел за ней на веранду и стоял там, глядя ей вслед, пока она шла к хижине. Она спиной чувствовала его взгляд и смело шла в темноте, освещая себе дорогу фонарем. Анна понимала: это обязанность Майкла — удостовериться, что ей ничего не угрожает. Он здесь главный, а значит, должен заботиться и о ней тоже, ведь эту роль не мог исполнить никто другой — ни ее муж, ни отец — ввиду их отсутствия. Мысль о том, что этот почти незнакомый мужчина сразу принял ее в свою семью, казалась ей одновременно странной и умиротворяющей. Он не был ей ни мужем, ни братом, ни отцом, но как бы совмещал в себе все эти три ипостаси.
Через окошко в комнату лился утренний свет. К тому времени когда Анна закончила расчесывать и укладывать волосы, она чувствовала, что одежда уже стала влажной от пота. Она вышла на солнце и глубоко вдохнула, заполняя легкие теплым и сырым воздухом, представляя, что в нем плавают споры плесени и грибов, которыми пропитаны джунгли.
Африканцы оставляли свою работу и нараспев здоровались с Анной, когда она проходила мимо них.
— Джамбо!
— Джамбо,сестра!
— Хабари.
Анна в ответ улыбалась. И опять она почувствовала, что взгляды местных жителей направлены на ее рыжие волосы. Ей пришло в голову, что сестра Барбара и Сара, возможно, были единственными белыми женщинами, которых когда-либо видели эти люди. И обе были темноволосыми, хотя Барбара уже начала седеть.
На веранде дома миссии несколько женщин лущили бобы. Когда Анна подошла к ним, они поднялись и расступились, давая ей пройти, но даже не попытались заговорить с ней. Анна спросила себя, в чем причина: в том, что они не знают суахили, или в том, что, по их мнению, суахили не знает она?
— Я вижу, вы лущите бобы, — заметила она, тщательно выверяя время во всем предложении, как того требует суахили. Поскольку она недавно упражнялась в языке, ей удалось произнести фразу с приятной слуху интонацией.
Женщины, похоже, удивились и обрадовались инициативе Анны.
— Да, бобы, — закивали они.
Анна вошла в дом, и они проводили ее любопытными взглядами.
На обеденном столе стояла одна миска, рядом лежала ложка. Сетка прикрывала от насекомых сахарницу, кувшин с молоком и полиэтиленовый пакет с попкорном. К горшку с темно-красной геранью была прислонена записка:
«Доброе утро!
Угощайтесь завтраком.
Жду вас в больнице.
Сара»
Сделав себе из попкорна миску некоего подобия каши, Анна стала рассматривать комнату. Она была очень просто обставлена, как и хижина, и сияла чистотой. Анна еще накануне вечером заметила, что здесь не было ни одной фотографии родственников в рамочке и никаких изображений родных мест, которые миссионеры обычно берут с собой. Украшения тоже отсутствовали. Главным предметом мебели в комнате явно был ломберный столик без скатерти, стоявший у стены. В центре столика находился ящик, обитый зеленой кожей. Проигрыватель. Анна почувствовал острый укол сожаления: она оставила дома все свои пластинки — альбомы с классикой, новые записи певицы Сэнди Шоу и фолк-группы «Питер, Пол энд Мэри». Она осмотрелась в поисках намеков на музыкальные вкусы Керрингтонов, но не заметила ни одной пластинки.
Пока Анна гонялась ложкой за плавающим в миске попкорном, ее внимание привлекли занавески — единственный яркий элемент интерьера комнаты. Они были сделаны из рельефной ткани с изображениями скрещенных бумерангов и копий, черных голов аборигенов с взъерошенными волосами и миниатюрных Айерс-Рок [6]. Анна спросила себя, кто выбирал ткань. Сара? Или это подарок австралийских прихожанок? Напоминание о доме для миссионеров в глубинах Черного континента…
Когда Анна вышла на веранду, лущившие бобы женщины уже ушли, не оставив ни единого стручка, который бы свидетельствовал о том, что они здесь сидели. Окинув взглядом территорию станции, Анна увидела целую толпу явившихся на прием больных. Она также обратила внимание на то, что африканцев можно легко разделить на две группы: на тех, кто носил европейскую одежду (по-видимому, это были жители деревни миссии) и пришедших из других деревень, в традиционных одеяниях. Мужчины и мальчики были обмотаны тканью без рисунка или в полоску, женщины — в яркие набивные ткани.
Чуть в стороне от основной группы пациентов стояли женщины и дети. Одетые в китенге с узорами всех цветов радуги, контрастирующими с их эбеновой кожей, они походили на стайку тропических птиц. Перед ними, стараясь привлечь их вниманием, стояло какое-то невыразительное создание. Бледнокожее, в одежде блеклого цвета. Сара.
Она, похоже, произносила речь, но на медицинскую или религиозную тематику, Анна угадать не смогла. Во время короткой беседы накануне вечером Сара постоянно говорила о «нашей» работе в больнице, но, насколько Анна знала, жена врача не имела никакого медицинского образования.
— Сестра Мейсон! — заметив Анну, Сара прервала свою речь. — Вы как раз вовремя. Мы уже собираемся начинать. — Женщины и дети обернулись, чтобы рассмотреть вновь прибывшую, а Сара отошла к краю толпы, сделав Анне знак подойти к ней. Когда та оказалась рядом, Сара пояснила: — Это концерт. Мы устраиваем концерт один раз в неделю.
Анна кивнула. Слова Сары о концертах озадачили ее, но она предпочла не выказывать своих сомнений. Вместо этого она, как и Сара, стала смотреть на подметенный участок земли перед собравшимися. Через несколько мгновений на импровизированную сцену вышла группа женщин в одежде миссии. Они по очереди разыгрывали простые сценки, демонстрирующие основополагающие принципы гигиены и правильного питания. Выступления представляли собой нечто среднее между юмористическим кукольным спектаклем (причем зрители шумно поддерживали героев и предупреждали их об опасности), и серьезным выступлением. Пока актеры играли роли, Сара, указывая на людей в толпе — матерей и детей, в том числе и младенцев, — вкратце рассказывала Анне о том, как их удалось спасти, а угрожали их здоровью не только болезни, но и недоедание и отсутствие заботы. Когда выступление закончилось, актеры затянули песню, а люди в толпе стали подпевать им. Эту песню можно было условно назвав «Матери, кипятите воду», а следующую — «Сказка о диарее». Затем настал черед своеобразной версии «Десяти негритят», в которой негритята умирали из-за тех или иных нарушений правил гигиены, а последний — от применения методов народной медицины.
Анна смотрела представление, слушала песни и одновременно разглядывала толпу. Женщины ничем не отличались от обычных африканок из буша, но их дети были на удивление крепкими и упитанными. Анна не увидела ни вздутых животов, ни шелушащейся кожи, ни сухих, потерявших цвет волос — этих явных признаков недоедания. Младенцы тоже были чистыми, мухи не скапливались у них вокруг глаз и носов, не запечатанных слизью. Многих малышей натерли маслом и украсили бусами по поводу посещения миссии. Их матери тоже принарядились: большинство из них обернули второе китенге вокруг плеч. Голыми груди оставались только у кормящих матерей. Это была просто идеальная сцена, словно сошедшая со страниц учебника для миссионеров.
Анна знала: Сара внимательно следит за выражением ее лица, ожидая реакции на увиденное.
— Это… просто замечательно, — признала Анна. Ей не пришлось притворяться: она и представить себе не могла более впечатляющего начала работы в миссии.
— Я руковожу «материнским клубом» вот уже шесть лет, — гордо сообщила Сара. — Детская смертность за это время упала на семьдесят процентов.
Когда выступления закончились, толпа не разошлась, словно люди не желали смириться с тем, что продолжения не будет. Сара увела Анну, говоря, что проведет для нее экскурсию по больнице.
— Начнем с самого начала, — заявила она, идя по веранде к синей двери. Надпись на двери гласила: «Приемный покой».
Анна проследовала за Сарой в маленькую, тускло освещенную комнату. Она огляделась, удивляясь тому, что не видит картотеки или хотя бы стола. Только стул и носилки на ножках.
— Здесь наших пациентов моют и переодевают в больничную одежду, — объяснила Сара. — Обычно мы с них просто смываем грязь. Иногда — рисунки глиной, от которой простыни окрашиваются в красный цвет. Еще они носят самодельные украшения — эти приходится срезать, поскольку они очень подходящая среда для размножения микробов. Иногда нам приходится выдерживать настоящую битву, пытаясь убедить пациента, что это необходимо. — Не переставая рассказывать, Сара пересекла комнату и двумя пальцами подняла с пола какую-то веревочку. Она бросила веревку в мусорное ведро с крышкой. — Еще они носят амулеты знахарей и мешочки с травами. Их мы тоже срезаем. И сжигаем. — Она замолчала и посмотрела на Анну. — У нас в Лангали очень четкие правила на этот счет. Если люди хотят получить от нас помощь, они должны отбросить всякие суеверия. Должны сделать выбор.
Анна кивнула. Это показалось ей логичным. У слуги не может быть двух господ.
Дальше Сара сообщила, что, по слухам, некоторые врачи-миссионеры соглашаются передать плаценту новорожденного родственникам, чтобы те могли закопать ее в хижине, поскольку иначе «духи предков очень обидятся». Некоторые даже соглашаются сохранять органы, удаленные во время операций, — по аналогичным причинам. В Лангали же о таком не может быть и речи, Майкл непоколебим: все плаценты и органы сразу же относят в яму. Сара указала через окно на дальний конец станции, туда, где над холмом кружила пара стервятников.
