— Отец, я не могу. Мое сердце разрывается. Я чувствую, что умру этой ночью, если вы не отступитесь от своего жестокого решения.
— Молчи, самовольное и непослушное дитя! Я, имеющий право повелевать, снизошел до просьб, а ты смеешь отвечать мне подобным образом!
— Нет, я не выйду за него замуж! Я не изменю бедному пропавшему Эдварду, хоть бы за мое постоянство меня подвергли жестоким пыткам!
Последние слова были произнесены с таким исступлением, с такой безумной страстью, что маркиз на мгновение дрогнул, но тут же овладел собой и сказал:
— Твое романтическое кривлянье на меня больше не действует. И как ты дерзнула вновь произнести при мне имя этого нищего подкидыша?!
Ответом ему были одни рыдания.
— Вставай, — продолжал он, — и следуй за мной сейчас же. Я и так слишком долго терпел твои фокусы.
Маркиз вышел из комнаты. Джулия, не смея более перечить, молча последовала за ним. Они спустились по парадной лестнице в вестибюль и оттуда длинным коридором прошли в часовню — величественное, но мрачное готическое сооружение. Представшая им картина составила бы достойный сюжет для живописца. Высокие, тесно стоящие колонны уходили ввысь, освещенные частично слабым огнем факелов, частично — еще более слабым сиянием луны, которое, проходя через стрельчатые витражные окна, ложилось на каменные плиты пола бледными разноцветными отблесками. Две зажженные восковые свечи у алтаря озаряли прекрасную скорбную невесту, расфранченного жениха, маркиза, чье лицо хранило благородную суровость, и убеленного сединами капеллана. Длинный проход между скамьями был погружен в кромешную тьму, которую не рассеивали ни свечи, ни лунный свет из окон. Такая же тьма царила под высокими сводами, куда не достигало слабое пламя светильников.
После того как вошли Джулия и ее отец, долгое время стояла полная тишина, но вот наконец звучный голос мистера Ранделла начал выводить вступительную часть венчального обряда. Глухое эхо повторяло каждое его слово.
Сэр Джеймс торжественно поклялся любить, чтить и лелеять жену, доколе они оба живы. Теперь наступила очередь Джулии произнести свою часть страшного обета.
— Берешь ли ты, — спросил капеллан, — этого мужчину себе в мужья?
Лицо ее смертельно побелело, однако глаза сверкали героическим огнем, когда она ответила:
— Нет.
Наступила тишина. Мистер Ранделл закрыл книгу, сэр Джеймс охнул и остолбенел, маркиз закусил губу так, что выступила кровь, но никто не проронил ни слова. Впрочем, довольно скоро мертвую тишину нарушил звук приближающихся шагов. Кто-то быстро шел по темному проходу между скамьями. Затем стоящие у алтаря различили смутную фигуру, а мгновение спустя леди Джулия уже была в объятиях своего обретенного Сидни. Ее отец положил руку на эфес, но вытащить шпагу не успел, потому что его отвлекло появление еще двух человек: герцога Веллингтона и маркиза Доуро.
— Брат, — произнес первый, заключая его в родственные объятия, — прежде, чем я смогу поздравить тебя с прибытием в Африку, пообещай, что моя очаровательная племянница будет вольна сама выбрать себе мужа.
— Артур, — ответил тот, — понимаешь ли ты, чего просишь? Ей втемяшилось в голову выйти за найденыша — человека без имени, рода, титула и почти без состояния.
— Нет, Ричард, ты заблуждаешься. Я установил его происхождение и заверяю тебя, что брак с ним возвысит, а вовсе не унизит твою дочь.
— Без сомнений, он тебя обманул!
— Исключено. Впрочем, давай покинем эту мрачную часовню и перейдем туда, где нам приятнее будет разговаривать. Там я разрешу все загадки к полному твоему удовольствию.
— Я готов тебя выслушать, хотя сильно сомневаюсь, что ты меня убедишь.
— Посмотрим. Артур, следуй за нами вместе с бедным Джемми, а вы, Эдвард, возьмите под руку леди Джулию.
Затем они все вернулись во дворец, где обнаружили лорда Эллрингтона и мистера Монморанси. Здесь я оставлю их объясняться, а тем временем своими словами расскажу всю историю, начиная с исчезновения маркиза Доуро, лорда Эллрингтона и мистера Монморанси, которое, как увидит читатель, произошло независимо от исчезновения герцога и мистера Сидни. Впрочем, события эти так важны, что негоже говорить о них в конце главы, а посему я начну следующую.
Царствующие монархи Витрополя.
Колочун — патриарх и духовная власть Витрополя; он обитает в Башне всех народов.
Мрачун — один из первоначальной «Дюжины», герой юношеских произведений Эмили Бронте.
Бунтовщики, упомянутые в других произведениях детей Бронте.
Капитан Джон Росс — персонаж детских произведений Анны Бронте.
Примерно в шестистах милях от Африканского материка лежит так называемый Философский остров. Он обширен, но безлюден, покрыт вереском и лесами. Посреди него тянется гряда темных скалистых гор, известных как хребет Гордейл. Меж ними заключена просторная глубокая долина, где высится единственное на острове здание. По виду это надежно укрепленный замок с четырьмя оборонительными башнями и мощными крепостными стенами, на самом же деле — университет, где учатся молодые люди. Здесь обитали ученейшие мудрецы поколения, и сюда направлялись получать образование все знатные юноши Витрополя.
Некогда в среде наставников университета возникло тайное братство, в котором состояли многие известные лица нашего города. Говорили, что союз этот глубоко проник в тайны Природы и раскрыл множество ее неведомых секретов.
В ночь на 6 апреля 1833 года президент внезапно вызвал всех членов общества на совещание. Утверждают, что они способны перемещаться из одного места в другое с невероятной скоростью. Так или иначе, многие собратья, еще утром бывшие в Африке, в полночь стояли на берегу Философского острова. Место собрания — темный склеп, устроенный в подземелье замка, или университета, — вполне отвечало загадочности самого общества. Железные светильники, развешанные под низкими сводами, отбрасывали тусклые блики на множество фигур в масках и черных одеждах. Без единого слова, скользя во мраке подобно призракам, выстроились они в полукруг перед величественным троном, на котором восседал древний старец[26]. На вид ему можно было дать более ста лет. Высокая залысина украшала царственное чело, но длинная серебряная борода струилась до пояса. В правой руке он держал особого рода скипетр, на благородных седых кудрях блестел золотой обруч.
— Дети, — начал старец глубоким властным голосом, в то время как ученики склонились почтительно, — я призвал вас сюда в эту ночь по скорбному и печальному случаю. Вам известно, что, после долгих исследований, опасных погружений в морские пучины, поисков заключенных в земле неведомых сокровищ, ночных бдений и дневных раздумий, я наконец преуспел в составлении столь тонкого, столь очищенного, эфирного флюида, что одна капля его, растворяясь в нашей бренной плоти, проникает до самой души, освобождает ее от тяжелых частиц, возносит над мирскими заботами, наделяет способностью наслаждаться райским покоем среди земных тревог и ограждает от стрел смерти подобно алмазному щиту. Вот что я изобрел. Вам я открыл секрет, вам, мои дети, от которых не скрываю ничего для вас полезного. Я учил вас, в какое время года собирать редкие травы, чей нежный сок входит в состав небесного эликсира, при каком расположении светил произносить тайные слова, извлекающие драгоценные сокровища земли из неприступных недр, вынуждающие океан открывать свои пещеры, темнее и безмолвнее могил, куда не проникал доселе ни шепот, ни луч света. Да, вам вещал мой язык о великом и ужасном, хоть и забытом искусстве, пока наша планета не содрогнулась в просторах космоса. Я ощутил эти спазмы. Я понял, что если буду и дальше говорить, а вы слушать, то в небесных сферах случится непоправимое, и я умолк. Но поздно. Те высшие незримые существа, коим даже я, могущественнейший среди людей, обязан повиноваться, услышали мой голос. Негодование охватило их великие души. Они сошли со своих четырех тронов и поразили меня проклятием. Да, едва я собрался окропить ваши головы сей влагой жизни, сей дивной амброзией, она изменила свой вид у меня на глазах. В хрустальном сосуде, где прежде сияла прозрачная благоуханная жидкость, свернулась темная кровавая слизь, источающая адское зловоние. Я сразу понял, что и природа эликсира переменилась наряду с внешними признаками. Теперь вместо бессмертия и блаженства зелье несло ужас и мрак, неизбежную смерть, невыносимые адские мучения. Я стоял как громом пораженный, и ужас мой усугубляло осознание, что я своей рукой призвал в мир новую напасть. Я посвятил вас в тайны, которые впоследствии могут погубить вас или других. Дабы этого не произошло, я сочинил клятву, которую мало кто мог бы принять и остаться в живых. Я заставил вас присягнуть на именах и предметах невыразимых и трижды святых, что вы никогда не примените разделенное с вами роковое знание, даже если убивший с его помощью не будет подлежать земному суду. Один за другим вы повторяли клятву, и эти тяжкие своды, эти прочные плиты дрожали, словно под нами вздымало жаркие волны землетрясение. После все по очереди расписались кровью на свитке пергамента, но от вас было скрыто, что если кто-нибудь нарушит обещание, его имя мгновенно превратится в огнь пылающий: еженощно я проверял свиток, и вчера вечером внезапная вспышка на листе открыла мне, что Александр, лорд Эллрингтон, преступил клятву.
Маг замолчал. Трепет охватил испуганных учеников, однако никто не осмелился издать ни звука.
— Я вызвал духов-служителей. Я велел им доставить сюда подлого убийцу и сообщников (если они у него есть), а равно и жертву, будь они хоть на другой стороне земного шара. Что за скорбь, что за раздирающая тоска овладела мною, когда я узнал в убитом избранного, возлюбленного ученика моего, Артура, маркиза Доуро!
Он снова умолк и сделал таинственный знак скипетром. Железные двери распахнулись, и вошли шесть темных фигур с покрытыми белой простыней носилками. Затем еще две ввели закованного в цепи лорда Эллрингтона и мистера Монморанси в таких же узах. Перед троном положили носилки, за ними поставили преступников.
— Снимите покрывало, — тихо произнес маг.
И тогда явилось великолепное тело маркиза, простертое в недвижимом оцепенении смерти. Холодная бледность мрамора обволакивала его застывшие, но все еще благородные черты. Широкое чело, обрамленное роскошными густыми кудрями, сияло снежной белизной. Глаза были закрыты. Гордость и великодушие, сверкавшие некогда в них, исчезли; сомкнутые веки и длинные темные ресницы скрыли их блеск.
Лорд Эллрингтон и мистер Монморанси смотрели на труп совершенно бесчувственно. Первый хранил выражение твердости и отваги, второй — самоуверенной наглости.
— Дерзкий злодей, — начал суровый судья, обращаясь к лорду Эллрингтону, — можешь ли ты равнодушно взирать на прекрасный цветок, загубленный безвременно твоим коварством?
— Могу! — ответил Шельма. — Моя совесть одобряет сделанное; этот молодой человек был моим смертельным врагом. Природа велит уничтожать тех, кто нам ненавистен. Я повиновался ей, и вот он мертв.
— И ты внимал только губительному зову своих необузданных страстей?
