— Всё верно, трупы Пупырыша, Груздя и Бетона сомнений в своей принадлежности не вызывали. Только я не хочу гадать на кофейной гуще насчет того, были ли другие посвящены в тайну захоронок, а посему… Не переломимся.

Про повышенную осторожность я пока напоминать не стал. Посмотрим. вспомнят ли они про это сами или придётся подсказывать. Тоже, хм, воспитательный процесс, плоды которого должны в скором времени дать результаты. Особенно касаемо Василия, он, как ни крути, покамест есть то самое слабое звено. Слабое, но необходимое. Многие в подобных случаях не особо заморачиваются и начинают подбирать кого-то на замену. Не мой метод, однозначно. Слабости то разные бывают. Одни принципиально не поддаются исправлению, такие как трусость, склонность к предательству, отсутствие каких бы то ни было принципов или мировосприятие, изначально в человеке заложенное и некорректируемое. Вот тут да, избавляться как можно скорее. Зато недостаток опыта, недостаточная покамест жесткость и схожие с этими проблемы — это уже совсем-совсем иное. Тут как с клинком, который необходимо не только выковать, но и закалить, а потом отточить до необходимой остроты. Как раз сейчас эти самые закалка с оттачиванием и начались. В меру успешные.

Да, Геолог малость растерялся, когда стоящего рядом с ним человека прикончили двумя пулями в голову. Тут и орошение «спреем из крови и мозгов» свою роль сыграло, и сам факт смерти не где-то, а вот прямо тут, рядом, сыграл роль, Зато потом, после «приборки» и замывания следов, он, как подтвердил Тротил, даже стрелял из выданного ПМ по заманенным в ловушку уркам. Далеко не факт, что попал, но и сама стрельба кое-чего стоила. В бою не струсил — это уже немаловажно. Теперь плавно так поднимать уровень участия в серьёзных заварушках и довольно скоро на выходе реально получить не просто обстрелянного, но и жёсткого, со стальным хребтом бойца. Тротил, к слову, данного определения уже заслуживает. Кровь на нём однозначно есть, тут никаких сомнений. Был, участвовал, попадал. И никакого слюнтяйства, никаких дурных рефлексий. Взрывник-любитель — хотя теперь уже, как я понимаю, ближе к профессионалу — хорошо встроился в меняющуюся реальность, меж тем не утрачивая собственное «я», просто дополняя оное нужными гранями.

Теперь пора пошарить по закромам почти исчезнувшей банды. Зуб даю, что там не всяких дешёвый хлам, а нечто весьма дорогое и полезное. По нашим меркам уж точно. А возможные сюрпризы для незваных гостей… Так Тротил как раз на подобные шутки и заточен. Умеет не только ставить взрывающиеся ловушки, но и обнаруживать их и, соответственно, нейтрализовать в состоянии.

Карты всегда могли успокоить Григория Масальского по прозвищу Степ. Это он понял ещё со школьных времён, со второго класса. Когда первый раз взял в руки потрёпанную колоду, чтобы во дворе сыграть с тогдашними дворовыми дружками в подкидного дурака. Сыграть не просто так, а делая ставку тогда ещё не деньгами — какие деньги у пацана из совсем небогатой семьи, к тому же придавленной к земле иными проблемами — а на ценности, имеющие хождение разве что среди детей. Тогда он проиграл много из своих «сокровищ» и дал себе клятву — тоже ещё детскую, но почему-то не забывшуюся и оставшуюся до сего времени — больше никогда не испытывать подобной злости, горечи от потери и даже некоего унижения. Многие другие в подобном случае пытались бы отыграться. Немалая часть из оставшихся получила бы отвращение к картам на долгие годы или вообще навсегда. Только не он. Мальчик Гриша сумел увидеть и понять силу карт, полюбить даваемые ими возможности, но вместе с тем избежать азарта. Вот азарта он, однажды ему поддавшись, сторонился всеми силами.

Шелестит тасуемая колода, а вот уже пальцы снимают часть карт, раскладывают их веером и тут же вновь сворачивают. Сознание словно само по себе скользит между далёким прошлым и настоящим. Здесь, в настоящем, кабинет с множеством книжных полок, стол с бумагами, мерцающий экран монитора, недопитый стакан с виски. В прошлом… Обучение у старого умельца карточных дел, способного и передёрнуть карту, смухлевать, и играть по настоящему, используя расчёт, знания, умение читать язык тела противника по картам.

Да, ему повезло встретиться с мастером своего дела, но везение — это лишь часть будущего успеха. Нужно было заставить себя учиться, не обращать внимания на сложный характер старика, порой путавшего ещё те, досоветские времена с нынешними.

Нанести крап и научиться ощущать его кончиками пальцев, сперва задерживая карту, а затем словно походя. Умение видеть и опознавать карты из подменённой на свою, но отнюдь не краплёную, без каких-либо меток колоду. Как? Этот вопрос тогда ещё просто Гриша, не ставший Степом, прояснил для себя быстро. Смотреть на рубашку карты, но знать, что с той стороны. Ведь рисунок хоть и схож, но не идентичен, для опытного глаза и хорошей памяти не преграда запомнить тридцать две, тридцать шесть или даже пятьдесят четыре карты. Нужно терпение, готовность тренироваться и специальными упражнениями развиваемая память.

«Зехер», «вольт», крап, «гильотинка» с «аделаидой», иное — по сути это использовали именно шулера. Считали карты и читали соперника не шулера, но каталы — обычно чурающиеся того, за что могли набить морду, а иногда и на перо посадить. Быть битым и особенно убитым Грише не хотелось. Совсем не хотелось! Вот он и склонялся к относительно честной игре, используя не собственную ловкость рук, а остроту ума и способности к хоть и порицаемой в СССР, но от того не становящейся менее полезной и нужной науке психологии.

Арсенал шулера? Тоже присутствовал, но больше для того, чтобы понимать, если его используют против тебя самого. Вот тогда это действительно незаменимое знание. Ну и ловкость рук опять же, важная не только для игры в карты.

Масальский не хотел жить в скудости и довольствоваться тем немногим, что предлагал СССР своим гражданам. А поскольку для получения возможности жить сколько-нибудь хорошо нужно было для начала родиться в правильной — то есть без родственников с клеймом репрессированных и нереабилитированных — семье, то тут у него изначально шансов не было. В привычном и естественном для законопослушных граждан бытии. Зато если сойти с этого пути в сторону — тогда появлялись варианты.

Он сошёл — сразу, резко, ни на секунду не жалея о выборе. Насмотрелся в своём детстве на то, как мучились родители, не имевшие возможности ни тут жить нормально, ни покинуть пределы этой закрывшей границы, дабы не допустить бегства собственных же граждан, страны. Сперва обыгрывал знакомых по двору, живущих поблизости, просто приблатнённую шпану. Последних, впрочем, осторожно, дабы не нарваться. Немного помогало, что его учитель, у которого, оказалось, и прозвище было Старик, соприкасался с уголовным миром не раз и не два, хотя и не слишком по своей воле. Жизнь так сложилась. Потом институт, хоть и далеко не лучший. Ну так куда удалось поступить, благо особой разницы Григорий не видел, уже заранее зная, как будет строить свою жизнь, раз уж поневоле вынужден был оставаться в нелюбимой стране, которая так и не смогла стать не злой мачехой, а по настоящему своей. Слишком много обид, чересчур сильные болезненные уколы.

Зато в институте… началась настоящая игра. Много игр, поскольку имелись среди студентов и дети богатых родителей. Особенно на факультетах журналистики, иностранных языков, ещё парочки. Вот тут появился вкус к деньгам, хорошей жизни, возможности чувствовать себя неплохо и выглядеть соответствующе.

Появился и… Не всех людей обыгрывать одинаково безопасно! Григорий это знал, но до определённого момента распространял это знание лишь на людей по ту сторону закона. Оказалось, всё гораздо сложнее. Сыночки больших партийных начальников тоже не любили платить карточные долги, если имелась возможность этого избежать. Самыми разными методами. Только то и разницы, что использовались не кастеты с пиками, а жалоба в оны органы. А уж по сигналу доверенных партийных товарищей игра в карты добровольная и по собственному желанию легко оборачивалась игрой незаконной. Однако, с выведением из-под ответственности той, второй стороны, которая словно по мановению волшебной палочки становилась «раскрытием незаконного деяние по поручению представителей коммунистической партии». Ну или что-то вроде, подобных мелочей за давностью лет Масальский уж и не помнил.

Результат? Отчисление с четвёртого курса института, суд, срок… на первый раз небольшой, хотя и не маленький. Припомнили неправильных родственников и отсутствие желания публично каяться «ползая на коленях». Тогда его немного порадовало лишь одно — сумел накопленное на выигрышах вовремя спрятать сразу в несколько мест, да передать родителям, где и что находится вместе с напоминанием о предельной осторожности. А ещё душу согревало осознание того, что они и не думали осуждать своего сына, понимая, что в таком государстве всякое могло случиться.

Тюрьма… В гробу он видел подобные «университеты»! И это учитывая, что ему полной ложкой этого дерьма повезло не хлебнуть. Старик подсобил, отправив заблаговременно маляву по своим нелюбимым, но всё же знакомцам воровской масти. Шулерам в основном, ну так и статья у Масальского была та же самая, «карточная». И всё равно плохое это было время, по всем меркам плохое. Особенно…

Стук в дверь и лишь после того, как он произнёс: «Входи!» — на пороге появился Рома Шаман. Появился, а там и зашёл, отчего кабинет резко так уменьшился. Иллюзия, конечно, но очень уж Шаман был массивен. Сто двадцать килограмм мышц практически без жира, а ещё грация хищника. Не тигра, не волка, скорее уж медведя — столь же обманчиво неуклюжего, а на деле стремительного, опасного. Старый знакомый, сперва по тюрьме, а потом и тут, в нормальном мире. Человек, ставший его тенью и вместе с тем доверенным лицом и другом. Связаны они были тюрьмой, тайнами, кровью, наконец.

— Лесника прижмурили, Гринь, — поделился новостью Шаман. Той самой, которая обоим тут присутствующим была откровенно приятной. — И его, и ещё семерых.

— Семерых? У него ж в пристяжи всего пятеро было?

— Семерых, — подтвердил Шаман, не спеша присаживаться, ибо это навевало сон, что сейчас было не к месту. — Из кодлы живой только Шкипер, но он ещё третьего дня на Урал свалил по личному. Челюсть зарезали на хате у шмары Лесника, ЮлькиПопрыгуньи. Остальных расстреляли из автоматов в Яблоневой балке, у того домишки, который за Михеем числился.

— Это тот, который улыбчивый такой, мокрушник?

— Был улыбчивый. Теперь если кому и гримасничает, то апостолу Петру… Или чертям на адской сковородке.

— Второе вероятнее. Противный был человечишка, хоть и уважаемый бродягами. Помилуй, пресвятая дева Мария, душу его.

Масальский перекрестился непривычным для многих католическим манером. Всё же польская кровь, да и довольно сильная религиозность отца с матерью, потомков боковой ветви древнего шляхетского рода, сыграла свою роль. Себя он истово верующим не считал, но иногда что-то накатывало. Только жалеть что о Михее, что о Леснике, что о прочих точно не собирался. Оттого и добавил:

— Тебе кто цинканул?

— Линь болтает направо и налево. Всем, кто слушать готов, налить и особенно парой купюр болтливость подогреть.

— А Линь это…

— Тот, который сумел свалить, единственный из всех. Так, шнырь мелкий. Но Лесник его или ещё нескольких иногда подтягивал, когда крутость и значимость показать требовалось. Вот и допоказывались.

— Так себе источник. Фуфел он, Линь этот.

— Фуфел, дешёвка, но сейчас правду говорит. Со страху, наверное. Но я проверил, зуб даю. Так оно всё и было. Ментёнок наш, запах баксов в очередной раз почуяв, копию с протоколов снял и мне почитать дал. Я даже переписал кое-что, чтоб не позабыть. Тебе как, словами или?

— Можно и словами, Рома. Только без этой канцелярщины, у меня от неё ещё со времени так и не законченного института голова болит.

Шаман аж в улыбке расплылся. Знал он всё о жизненном пути Степа. Но никак не мог представить себе ныне авторитетного человека в амплуа юриста любой разновидности. Не потому. что Григорий Сигизмундович Масальский не потянул бы подобное, а просто… Слишком разительным было бы отличие с нынешним Гришей Степом, давно и прочно обосновавшимся в сугубо криминальном своём облике.

— С кодлой Лесника и с ним самим расправились мастерски. Похоже, сперва нагрянули на квартиру любовницы. Сначала просверлили дверь и пустили сонный газ. Потом, дождавшись, когда он подействует, высверлили замок и, войдя, закололи Челюсть и забрали самого Лесника.

— Его любовница?

— Не тронули. Видно было, что та сама потом собралась и свалила, забрав всё ценное.

— Необычно работают. Но и ожидаемо, — улыбнулся катала. — Дальше что?

— Лесник сам позвонил своим корешам, вызвал их к ухоронке в Яблоневой балке. К дому Михея. Сказал, что его накрыли на хате, но он сумел скрыться.

— И все поверили?

Шаман лишь руками развёл.

— Они парни не особо доверчивые, да не спасло. Не приехать не осмелились, но ещё нескольких подтянули, в том числе и этого Линя. Сказали, чтоб все при стволах были, готовились к стрельбе.

— Плохо готовились.

— Плохо, — подтвердил друг Степа. — Для тех, кто их покрошил. Стреляли из двух трещоток, выбрав шикарную позицию. Добивали выстрелами в голову, даже тех, кто точно был мёртв. Собрали всё оружие, документы, ничего не оставили. Нашли следы колёс, но… Бля буду, тачка уже в каком-нибудь углу промзоны догорела или в реке потонула. А само место химией против собачек обработано. Менты руками разводят и даже не надеются по быстрому на виновников выйти. А если выйдут по чьему стуку — доказывать такое… Дохлое дело, Степ.

— Но мы то с тобой знаем, кто постарался.

— Мы догадываемся, — последовало разумное уточнение. — И что делать будешь? Попробуешь прижать этого Василия, который тебе проигрался и за которого эти отморозки впряглись?

Масальский лишь расхохотался. Громко, искренне, утирая слёзы, выступившие от избытка эмоций. Знал, что его «тень» порой склонен к простым решениям, несмотря на неплохой уровень развития, не чета всяким-разным типичным блатарям. Потому, наверно, что Рома Шамов по кличке Шаман классическим уголовником и не являлся, первоначально попав в тюрьму за как бы превышение необходимой самообороны, просто свернув шею одному и поставленным ударом каратека остановив сердце второму из мелкой шпаны, решившей «попросить прикурить» случайного фраера в тёмном переулке.

«Фраер», оказавшийся возвращавшимся со дня рождения приятеля Романом, подобной попытке совсем не обрадовался и уработал в несколько ударов двух из трёх шпанят. Третьего просто не успел, очень уж прытким тот оказался. Ну а уработав, побрёл домой, отсыпаться, с утра толком и не помня про случившееся. А ближе к обеду за ним и пришли, причём по жёсткому, резонно опасаясь того, кто без особых проблем голыми руками прикончил двоих не самых хилых «советских граждан». Как вышли? Тот самый, который сбежать успел, быстро «переобулся в воздухе», представляя именно что себя и дружков в качестве невинных жертв. И плевать, чтоу двух из этой троицы — включая ещё живого — ходки по малолетке за хулиганку. Знали юные уголовники особенность правоохранительных органов соввласти, равно как и то, на что следовало напирать, чтоб самим остаться в стороне, а другого утопить. А Роман Шамов был для утопления чуть ли не идеален. Исключённый из комсомола и не особо из-за этого расстраивающийся. Вдобавок увлекающийся не каким-нибудь одобряемым боксом или воспринимаемым сквозь зубы дзюдо, а совсем иным видом спорта — каратэ. Тем самым, что считалось идеологически чуждым и противоречащим духу воспитания настоящего советского человека. Наверняка по причине перво-наперво того, что владение подобными приёмами позволяло быть поопаснее, чем того хотели власти. да и философия данного боевого искусства чего-чего, а смирения и терпимости уж точно не проповедовала. В отличие от быстрого и жёсткого ответа любому обидчику, воспринимая подобное как естественное восстановление нарушенной гармонии мира.

Разумеется, Шамов не афишировал эти свои увлечения, но… давние традиции стукачества недоброй памяти Павлика Морозова и просто идейных последователей, они работали с незавидным постоянством. И тот самый типчик, настучавший с целью выставить себя невинной жертвой и засадить «оборзевшего фраера», воспользовался ходившими слухами. Очень даже попавшими в масть.

Дальше? «Гуманный» советский суд, очень любящий вставать на сторону не тех, кого нужно, да к тому же очень не любящий выносить оправдательные приговоры. Вдобавок искреннее непонимание самого романа, в чём состоит его вина. Действительно, напали то на него, а не он. А что не стал вызывать милицию и прочее… так не в его с трудом держащемся на ногах состоянии и частичной алкогольной амнезии поутру. Да и личность основного «свидетеля обвинения», Рустема Яландаева по прозвищу Клоп — обоснованное, ибо вонял прям как это насекомое по причине нелюбви к гигиене — никак не соответствовала каким-либо представлениям о нормальном правосудии. По сути «слово против слова», но… Судья и два её «поддакивателя» с какой-то извращённой радостью вкатили Роману не самый маленький срок и это несмотря на то, что адвокат — нормальный, а не из числа «настоятельно рекомендованных», только и умеющих, что служить «ассистентом прокурора», принуждая клиента каяться и размазывать слёзы с соплями по щекам в просьбах к суду «пощадить и не карать особо сильно» — и свидетелей нужных привёл, и характеристику основного свидетеля обвинения в пыль раскатал. Не помогло.

А там, сперва в СИЗО, а потом и на зоне. Роман Шамов и встретился с Григорием Масальским. Профессиональный игрок, катала, и искренний любитель боевых искусств — казалось бы люди разные, но на деле во многом похожие. Оба не считали себя типичным криминалом, оба по сути пострадали от соввласти с её воистину странными повадками, не особо то и меняющимися к лучшему даже спустя десятилетия. Да и темы общие в разговорах находились по причине достаточно развитого разума у обоих. Как ни крути, а студенты-недоучки. Плюс неплохие рекомендации и правильная по криминальным понятиям статья у первохода-Масальского. Физическая сила и тоже ни разу не презираемая статья у Шамова. А уж дальше… Дальше и получилось, что путь этих двоих пересёкся на весьма долгий срок.

— Можешь выпьешь? — поинтересовался Степ, показывая на ассортимент бара, видневшийся за хрустальным стеклом. — День сегодня хороший. Новости прекрасные.