Мне нужно перестать ей писать. Перестать смотреть на эту фотографию.
Мне нужно провести четкие границы в своей жизни, потому что это то, о чем я должен беспокоиться. О проблемах на этой кухне. О том, что Фрэнки получает тройки в школе и, похоже, не знает значения слова «конфиденциальность». О то, что ее сиськи растут, и она носит лифчик и футболки, которые рекламируют этот факт для всего мира. Моя голова должна быть занята тем, что происходит между мамой и Бо, и имеет ли к этому какое-то отношение Уайатт Левитт.
О том, что, когда я спросил маму, видела ли она его, она сказала «нет», но не смотрела мне в глаза, а потом стала притворно веселой, как бывает, когда она мне врет.
Я не должен беспокоиться о том, развлекается ли Кэролайн на Карибах, думать о том, когда я смогу украсть двадцать минут, чтобы позвонить ей, есть ли какой-нибудь способ застать ее одну за запертой дверью, когда дом пуст, чтобы я мог говорить с ней грязно, расстегнуть джинсы и подрочить.
— Дай-ка я посмотрю, — говорит мама.
— Нет.
Но Фрэнки подходит ко мне сзади, ее пальцы лезут в мой задний карман за телефоном, и я недостаточно быстр, чтобы остановить ее. Я хватаю ее, щекочу, тянусь к телефону, одновременно ущипнув ее за ребра достаточно сильно, чтобы она отпрянула, сказав:
— Ой! Лови, мама!
Она бросает телефон, и я мельком вижу экран с открытым мессенджером, прежде чем он в чехле падает на пол и катится по нему. Затем я опускаюсь на колени, борясь со своей мамой, Фрэнки на периферии, и это самое странное, потому что они обе смеются, но, когда мама протягивает руку она сильно толкает меня. Тогда она берет телефон и вскакивает на ноги, бежит через кухню, говоря:
— Держи его подальше от меня, Фрэнки! — это не похоже на игру.
Это не смешно.
Я без усилий уворачиваюсь от Фрэнки, хватаю маму за запястье, вырываю телефон у нее из рук. Моя грудь тяжело вздымается. Я разгорячен, неуправляем, полон неуместной ярости, сдерживаемой ярости.
— Господи, Уэст, расслабься, — говорит мама. Но ее глаза сверкают обидой, и когда я смотрю на Фрэнки, она вздрагивает.
Я хочу выскочить из дома. Совершить долгую прогулку к шоссе по дороге в сгущающейся темноте. Я хочу закипеть, но мне не из-за чего злиться, кроме моей собственной неспособности сделать границы в моей жизни достаточно черными, достаточно темными, чтобы такого рода дерьмо не происходило.
Я делаю глубокий вдох и выдыхаю.
Это моя семья. У меня дома.
Это мои люди, и здесь мое место.
Если я так не чувствую, значит, я делаю это неправильно. Закрываюсь от самого себя. Я не могу этого сделать, потому что, если я потеряю это, кто я такой?
Я просматриваю экран на телефоне и возвращаю его маме, выражение лица которой смягчается от предложения мира.
— Та, что справа, или...?
— Которая симпатичная, — слышу я свой голос. — Ее зовут Кэролайн.
***
Что ты делаешь?
Она сразу же пишет ответ.
Ничего.
Что это за ничего?
Лежу на диване и смотрю фильм.
Какой фильм?
«Клуб завтрак». Сегодня я посмотрела кучу фильмов с Молли Рингуолд.
Почему?
Они принадлежали моей маме. Я иногда пересматриваю их.
Пауза.
Мой папа на работе. Мне скучно. Каникулы-отстой.
Да.
Еще одна пауза.
Я позвоню тебе.
Я на диване, один в доме. Рождество наступило и прошло, и Фрэнки вернулась в школу. Бо снова вышел в дневную смену. Они с мамой оба работают, и в доме впервые с тех пор, как я сюда приехал, стало тихо.
Я возбудился еще до того, как она взяла трубку.
— Привет, — говорит она.
— Привет.
