— Мы никуда не ездили. Наверное, в Калифорнии.

— Лучший подарок в твоей жизни.

— Книга, которую ты мне подарила.

Ее глаза слегка расширяются.

— Это всего лишь книга. О хлебе.

— Мне понравилась.

— А какие подарки ты обычно получаешь?

— Одежда. Вещи, которые мне нужны. Дерьмо, которое моя мама считала забавным, но таковым не являлось. На Рождество Бо подарил мне бутылку виски.

— Кто такой Бо?

— Мамин парень. Они с Фрэнки живут с ним.

— Почему ты бросил меня после каникул?

Я не ожидал такого вопроса. Мой взгляд скользит в темноту за ее плечом.

— Как ты думаешь... Если я пообещаю рассказать тебе все, что ты захочешь, ты вернешься ко мне?

Она отвечает не сразу. Вместо этого она вырывает цветы у меня из рук, отклеивает прозрачный пластик и папиросную бумагу и изучает их.

— Если это всего лишь дешевая попытка потрахаться в День Святого Валентина, то ничего не выйдет.

— Дело не в этом.

После долгой паузы она поднимает глаза.

Я сотни раз видел ее лицо. Осторожное и полное надежды, смелое и свирепое, счастливое и плачущее. Я видел ее мягкой и открытой, когда ее рот был тщательно зацелован. Но такой я видел ее только один раз: в тот первый вечер, когда я подошел к ее машине и пригласил ее в пекарню.

Испуганной. Она боится того, что должно произойти.

Но она все равно этого хочет.

— Тогда в чем? — спрашивает она.

Хотел бы я придумать что-нибудь идеальное, чтобы сказать. Жаль, что у меня нет слов, которые бы охватили нас с ней, восемнадцать месяцев наблюдения и ожидания, ночи, когда я лежал без сна, ночи, которые мы провели вместе, смешивая тесто и заставляя друг друга смеяться. Все мои сны о ней. Каждый раз, когда я слышал ее голос или получал сообщение, которое заставляло меня улыбаться или качать головой. Каждый вечер я прижимал телефон к уху и говорил все, что мог придумать, чтобы заставить ее вздыхать, стонать и разваливаться на части.

Несмотря на все то, насколько я ее знаю, я все еще не знаю, как заставить ее понять, как я могу стоять здесь, совершенно не уверенный в том, что я делаю, куда мы направляемся, что это такое, и как я все еще могу быть так уверен, что это то, чему я принадлежу.

Она — то, чего я хочу. Больше, чем мои планы, больше, чем я хочу быть умным, больше, чем я хочу следовать правилам — я хочу быть с ней.

Мне это нужно. Я должен. Я хочу.

Не могу больше тратить время на то, чтобы выяснить, что же это такое. Не тогда, когда я сомневаюсь, сколько у нас его осталось, чтобы тратить впустую.

— Я хочу быть твоим парнем, — выпаливаю я.

И тут же жалею, что не придумал другого выражения: «Я хочу быть твоим парнем» — хуже, чем отстой. Ребячество. Слова свинцово оседают у меня в животе.

Я никогда не говорил их раньше.

Кэролайн смотрит прямо на меня, ее большие карие глаза полны интереса и.… сочувствия, может быть.

К черту все это, ей меня жалко.

Слишком поздно. Ты ждал слишком долго.

Но губы у нее мягкие, как и голос, когда она говорит:

— Подожди секунду.

Я жду в дверях, держа в руке крючок Кэролайн, привязанный к леске. Просто жду, куда она меня поймает.

Звенят ключи. Она возвращается со своей курткой и ключами, свисающими с ее пальцев. Ее ботинки стоят у двери. Она засовывает в них ноги.

— Не жди меня, Бридж, — говорит она и проходит через дверь, закрывая ее за собой, покачивая ручку, чтобы убедиться, что та заперта.

Она поедет со мной.

Она оборачивается, ее лицо близко к моему, ее тело близко, цветы прижимаются к моему пальто, шурша.

— Я поведу машину?

Я просто смотрю на нее. Понятия не имею, что я сказал, чтобы мне так повезло.

Может быть, она — дар. Вселенная расплачивается со мной за то, что мой отец был таким безнадежным говнюком.

Я приму этот дар.

— Уэст?

— Это... это «да»?

Ее плечи поднимаются и опускаются.

— Я когда-нибудь говорила тебе «нет»?

— Однажды ты это сделала.

Она улыбается — ее улыбка похожа на розовое и оранжевое свечение на горизонте, когда я выхожу из пекарни и удивляюсь утру.

Я был в неведении. Был одинок, целеустремлен в погоне за жизнью, которая казалась мне достаточной, пока она не вошла в нее, и не показала, что это было не так.