Его тексты, сотни и тысячи текстов, работали наподобие линзы, фокусируя невероятное и извлекая из отдаленных эпох всяческие вещи, которые могли стать возможными лишь по истечении длительного срока — в полноте времен, если пользоваться витиеватым слогом. И полнота эта сейчас разрушалась, разваливалась на куски — зажимая и смешивая истории самым тревожным образом. Если не предпринять дополнительных шагов, будущее примется кап-кап-капатъ в их настоящее, как молоко из треснувшей крынки.

Они могут достичь конца скудного запаса своего времени через несколько суток или недель, и тогда — путаница, кошмар, замкнутые петли повторений; последний ошеломляющий, непредсказуемый, моросящий дождик из фальшивых возможностей и надежд.

Терминус.

Уж не оказался ли он в подобной петле? Хотя нет: появление девицы — своенравной молодой женщины, составившей ему угрюмую компанию, — доказывало, что это не так. Имелась еще одна возможность, еще один шанс предвосхитить неизбежное.

Она вернется. Должна вернуться. И камни соберутся вновь.

Всю жизнь он ждал и готовился к этому событию. Он испытывал страх — разумеется. И своего рода радость. Под руками имелась срочная работа — вступить в кое-какие контакты, организовать группы, защитить детей — благословенных детей. Конечно же, они придут к нему, как в новую семью, чтобы заменить собой прежних — тех, кто не справился или сгинул, — дети, которые уже сейчас пробиваются к свету подобно весенним цветам. Это невероятно! С ними не сравнится ни один из томов с мутирующими текстами.

И конечно же, дело не обойдется без хищников.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ НУЛЕЙГЛАВА 16

ЯРУСЫ

Джебрасси не испытывал сожаления, пересекая мост над сливным каналом, откуда начиналась дальняя дорога. Обретение личного времени, времени для раздумий, напоминало ему выход из душной, переполненной ниши.

У того конца моста, на вспаханном под пар лугу, пара смотрителей что-то обнаружили в грязи и сейчас, сложив крылья, инспектировали свою находку. Предмет их пристального внимания скрывала пелена бледного тумана. Джебрасси почесал висок и бросил в их сторону косой взгляд. Смотрители этого типа — коренастые, блестящие золотом тела — редко встречались на Ярусах и никогда не вмешивались вдела племени.

Впрочем, Джебрасси знал, что именно они обследуют — следы вторжения. Потянуло свернуть в сторону, однако он прищурился в надежде разглядеть сквозь туман полусказочные плывучие силуэты невидимых хозяев Ярусов — Высоканов. Тут его уколола досада. Кто он такой для них? Не более чем грузопед в глазах фермера, собравшегося отвезти корзины и прочую поклажу на базар. Наставники, к примеру, обучали лишь тому, что им дозволяли Высоканы — а вовсе не те вещи, которые действительно требовались племени! Как они ему все надоели!

На базаре была одна старая самма — он уже как-то ходил к ней, просто чтобы вслух поставить свои вопросы: «Почему временные отрезки на Ярусах — циклы пробуждения и сна — так непостоянны? Что находится за Ярусами? И почему путепроходцы никогда не возвращаются?..» Вопросы, на которые наставники никогда не отвечали.

Почему я блуждаю?

Самма не будет распускать сплетни — в отличие от Кхрена.

— Час поздний, — сказала она, — времени остается не так много.

Имени она не сообщила; саммы никогда раскрывают своих имен. Они вечно в движении, с ярусов на острова и обратно, их ниши неизвестны, не прослеживаемы. Им никто не платил — свою работу они делали за еду, оставленную на рынке; предсказывали будущее, к ним обращались за молебнами, за помощью при мелких ранках — все, что посерьезней, брали на себя смотрители. Одевались они очень бедно, зачастую в грязные, дурно пахнущие покровы, и эта старуха не была исключением.

Она подняла одеяла вокруг узкого прилавка — для консультаций с саммами всегда приходилось скрючиваться в три погибели и накрываться одеялами, блокируя свет и любопытствующие взгляды. Отодвинув в сторону миску с засохшими объедками, самма села на корточки перед Джебрасси и воткнула в землю светопалку, под лучами которой битым стеклом сверкнули много повидавшие глаза на ее коричневой физиономии.

Вопросы, как и всегда, были прямыми, резкими.

— Отчего твои опекуны дали тебе пинка: потому что ты мнишь себя воином и водишься с оболтусами — или из-за блужданий?

Джебрасси в поклоне уперся растопыренными пальцами в землю. Саммы могли спрашивать что угодно — от них никто и не ждал хороших манер.

— На самом деле они не мои. Моих настоящих мер и пер забрали.

— «Забрали»? Каким образом?

— Пришел кошмар.

Это всего лишь эвфемизм; Джебрасси стыдился его использовать.

Самма не выказала ни единого признака понимания — в конце концов, не это требовалось в ее работе. Да и кто способен понять, что происходит при вторжении?

— Грустная история, — сказала она.

— Новая пара опекала меня пару сотен пробуждений. Потом, видно, утомились, — продолжил Джебрасси.

— От чего?

— От моей грубости. От моего любопытства.

— Где ты спишь?

— Иногда под мостом. Или прячусь в кластерах на стенах сливного канала.

— В старых Веблах? Наверху, среди фальшивых книг?

— Неподалеку. Там много пустых ниш. Порой друг навещает. — Джебрасси рассеянно похлопал себя по колену. — В общем, есть где пристроиться.

— Кто-нибудь разговаривал с твоим визитером?

Джебрасси поднял один палец: «да».

— Мой друг иногда о нем рассказывает.

— Но сам ты этого не помнишь?

Два пальца обрисовали в воздухе круг: «нет».

— Ты слышал, чтобы кто-нибудь еще блуждал?

Лоб юноши пошел складками:

— Возможно. Как-то раз я встретил сияние. Она… в общем, она сказала, что нам надо поговорить. Не знаю почему.

Здесь Джебрасси сделал многозначительную паузу.

— Разве в тебе нет ничего ценного?

— Я воин, бродяга, не семейный тип…

Самма несколько раз ухнула, выражая презрительную насмешку.

— Ты ничего не смыслишь в сияниях, признайся?

Он метнул в нее испепеляющий взгляд.

— Говоришь, ты ничего не стоишь, но вовсе не из-за блужданий. Спрашивается, почему?

— Мне хочется знать больше. Если бы меня взяли в поход, я бы сразился с Высоканами и сбежал из Ярусов.

— Ого! Ты хоть разок видел Высоканов?