— Слава богу, что не вы, — мрачно добавляю я.

— А вот ему, — Аарон кивает в сторону друга, — врач не помешал бы.

Я успеваю только воздух в легкие набрать… Я даже не знаю, чего мне захотелось больше — заплакать, закричать или начать выругаться.

— Со мной все в порядке, просто получил по ребрам, пара синяков. Но ты же их залечишь? — он поворачивается ко мне и улыбается, но движения доставляют ему боль, потому что его лицо слегка кривится, и он садится ровно.

— У вас есть какой-то план?

Они отвечают не сразу, естественно, план у них был, просто они не хотят мне отвечать. Машина паркуется у входа в салон.

— Вы можете обедать в салоне? — спрашивает Аарон, я киваю в ответ. — Тогда закажи себе что-нибудь, не выходи из салона до конца рабочего дня. За тобой присмотрят кое-кто из наших, возможно, они тебя увезут к брату. Мы сообщим.

Я тяжело вздохнув, выхожу. Спорить с ними бесполезно, тратить время на разговоры нельзя, обнять или поцеловать я их не могу, потому что кто-то может нас увидеть. И это все делает меня несчастной.

В гнетущем чувстве страха я пребываю весь день. Клиенты приходят и уходят, я улыбаюсь и полностью отдаюсь делу со всей ответственностью и вниманием, чтобы не причинить никому вреда, чтобы дурные мысли не причинили вреда мне. К вечеру в чат приходит всего одно сообщение с номером автомобиля и именем человека, который меня должен доставить домой. «Ни о чем его не спрашивай», — вдогонку пишет Аарон. Наверное, если бы не это, я бы устроила молодому водителю допрос, в итоге мы едем в полном молчании, он даже не включает радио.

До следующего сообщения жизнь будто замирает. Брат пишет, что останется на работе, просит поставить дом на охрану, если я ночую одна, чтобы ничего не случилось Он тоже в курсе? Или это его личная паранойя? Завтра у меня выходной, я заперта в чужом доме, нервы на пределе, и ровно сутки телефон молчит. Это были самые гадкие 24 часа в моей жизни.

«Зато когда все закончится, мы снова будем вместе», — мысленно успокаиваю себя. Все так и происходит, но только я еще не знаю, что это начало конца.

Вечером Аарон и Оуэн забирают меня из дома брата и везут в свой. Они ничего не говорят, как бы я не просила. И это будет самой большой их ошибкой, не посвятить меня в свои дела, которые касаются напрямую именно меня. Не помогают ни обиженные жесты, ни угрозы, ни слезы. Они просто говорят, что все позади, что мне больше ничего не угрожает. Они попытаются подменить разговоры сексом, и это у них отлично выходит, потому что я не могу сопротивляться горячим настойчивым ласкам двух мужчин. Я полностью полностью отпускаю ситуацию, передаю тело в их распоряжение. Я делаю минет Оуэну, потому что из-за синяков на ребрах ему трудно двигаться, Аарон берет меня в своей любимой позе сзади. Я беспомощно раскачиваюсь на коленях от его сильных толчков и еще глубже заглатываю в рот член Оуэна. Мы в первый и последний раз кончим почти одновременно, как это бывает в фильмах. И на утро все закончится, но мы этого еще не знаем. Мне все еще кажется, что мы проснемся утром и все обсудим. Я снова успокаиваю себя, говорю что Аарон завтра как обычно встанет раньше всех, сварит кофе, мы с Оуэном будем до последнего нежится в кровати, потом пойдем ему помогать, накроем на стол, и, наконец, поговорим. Они всегда говорили мне правду, даже если она была не самая приятная, поэтому я надеюсь, что не зря отдалась чувствам.

В то утро Аарон действительно просыпается раньше всех, скорее всего он уже потренировался, принял душ и выпил коктейль и теперь варит кофе или делает завтрак. Это я пойму потом, когда увижу его в полотенце, обернутом вокруг талии. Это даже лучше вида из окна, настолько он сексуален со своими цветными тату, которые я все еще до конца не изучила. Он моя личная рок-звезда, хотя он сто лет не поет в группе, не играет на гитаре и даже не подпевает песням, когда те играют по радио. Но я его вижу таким — счастливым красавцем на сцене, который зажигает толпу. От этого образа и от осознания, что он теперь часть моей жизни, меня всегда бросает в дрожь.

Аарон бродит по кухне в таком прикиде, мы с Оуэном (две засони) спим в обнимку, пока нас не будит будильник, в это время кто-то приближается к дому, чтобы разрушить эту идиллию.

Звонок в дверь раздается, когда Аарон разбивает первое яйцо. Он немедленно выключает плиту, настороженно подходит к домофону. На экране трое мужчин, одного он узнает сразу же. Потом Аарон будет сожалеть, что вовсе открыл дверь, но так нужно было, он не может поступить иначе. Он нажимает кнопку, трое входят во двор, большими шагами идут по дорожке, Аарон уже готов открыть дверь. Как только первый поднимается на крыльцо, Аарон распахивает дверь, и через доли секунд кулак прилетает в лицо. Он даже не попытается увернуться, хотя одному против троих ему не раз приходилось драться, и несколько раз он даже выходил победителем, и в этой схватке с тремя опытными полицейскими он мог хотя бы нанести им урон или просто потрепать нервы. Вместо этого он принял удар, отчего чуть не упал, попятился назад, ударился об стену и задел столик, на котором стояла ваза для ключей. Стол пошатнулся, но устоял, а ваза нет.

— Где она? — выкрикнул тот, кто нанес удар Аарону.

Мы с Оуэном уже не спали, я осматривала его синяки на ребрах, а он говорил, что ему совсем не больно, хотя даже повернуться с бока на бок было непростой задачей, он кривил лицо, но снова и снова говорил, что это совсем не больно. Услышав, как разбилась ваза и чьи-то голоса, мы мгновенно вскакиваем. Оуэн с усилием, но довольно быстро натягивает боксеры, а я ищу свою одежду, но она осталась внизу, на диване, где вчера мы втроем предавались жаркому сексу. И пока я соображаю, что лучше надеть хоть что-нибудь, в комнату врываются трое. Я только и могу, что схватить простыню и прикрыться ею. Секунду мы просто все смотрим друг на друга — мы на троих агентов, они на нас.

— Грегори! — на вторую секунду этого цирка я узнаю брата в этой троице. После этих слов, коллегам брата становится неловко из-за всего этого, и они выходят из комнаты

— Я думал, они тебе здесь насильно держат, избивают, пытают и принуждают. А ты добровольно. Еще и с двумя… — устало произносит он, и одной рукой хватается за лоб, будто пытается прикрыть глаза, не смотреть на нас, на меня раздетую. Потом он проводит рукой по волосам. — Оденься и уходим отсюда, я жду внизу.

Я хочу крикнуть, что никуда с ним не пойду, но он так быстро разворачивается и уходит, а идти за ним в таком виде неразумно. Чтобы продолжить спор, хотя и спором этого не назвать, мне следует одеться. Одежды Оуэна здесь тоже нет, он идет к шкафу достает две футболки, одну протягивает мне. Я беру обе, сначала помогаю ему, потом одеваюсь сама. Шорты он не предлагает. Я заставляю его сесть на кровать, спмп встаю перед ним на колени и одеваю его. Наши взгляды встречаются, и я вижу в глазах Оуэна столько сожаления и боли. Теперь ему действительно больно. Мы идем вниз.

Грегори в центре гостинной, двое его коллег уже покинули дом, когда поняли, что подкрепления не требуется, и здесь разворачивается не криминальный боевик, а семейная драма. Лицо у него мрачное, на меня он не смотрит. Аарон стоит у стены, у него разбита губа.

— Как ты нашел меня? — спрашиваю я у всех троих, потому что уверена, что Оуэн и Аарон в курсе, но никто не дает ответа, никто даже не собирается признаваться.

— Сними это! — рычит Грегори и подходит ближе, тянет за рукав футболки, в его глазах столько злости. — Вернись в спальню, надень свою одежду и уходим!

— У меня наверху нет ничего. И я с тобой никуда не пойду, — я пытаюсь встать за Оуэна, если брат попытается забрать меня силой.

— Тогда собери вот это и переоденься. Живо! — он показывает на вещи которые валяются повсюду — мой лифчик и шорты на полу, трусики на подлокотнике дивана.

— Я с тобой никуда не пойду! — выкрикиваю я и даже не собираюсь притрагиваться к вещам.

— Да, ты хоть знаешь кто они такие? Аарон Томпсон — неудавшаяся рок-звезда, аморальный и беспринципный тип, с которым даже в одном вагоне метро ездить опасно. Бывший наркоман! — на этих словах он как-то нервно сжимает кулаки, будто хочет ударить его еще раз.

— Он уже давно завязал, он чист, — я все еще пытаюсь спорить с братом, но в голосе больше нет прежней силы.

— Бывших наркоманов не бывает, запомни. Это я тебе как специальный агент Управления по борьбе с наркотиками говорю. — Грегори тычет указательным пальцем в лицо, потом переводит кончик пальца на Аарона, и мой взгляд следует за ним. Я вижу как моя рок-звезда гаснет на глазах, в глазах боль. — А второй твой дружок — Оуэн Грей — насильник и извращенец, ты знаешь, что он проходил по делу об изнасиловании как главный подозреваемый? Как тебя вообще угораздило с таким отбросами общества связаться, они преступники. Скажи мне, Оливия, он тебя тоже принуждал.

— Никогда, — говорю я и с испугом смотрю на Оуэна, мог ли он на самом деле совершить насилие над девушкой? Хорошо, что они были со мной достаточно откровенны, и я много знаю об их прошлом. По крайней мере, слова брата не становятся сюрпризом. Но изначилование… Оуэн был мастером в БДСМ-сообществе, мог ли он перейти грань? Меня пугает эта мысль, и я гоню ее прочь. Подозреваемый не значит виновный в преступлении, поэтому я должна узнать правду из уст Аарона, он должен сам мне все рассказать. И он не солжет, в этом я точно уверена. Они никогда не лгут, тотальная честность, порой обжигающая и оголяющая все самые темные уголки души, такой уровень откровенность, который не встретишь в обычных отношениях.

— Это правда, — мрачно говорит Оуэн, и я не совсем понимаю, отвечает он на мой внутренний вопрос или подтверждает, что никогда меня не принуждал. Я молюсь, чтобы это было второе.

— И ты, Оливия, как ты могла с двумя? Это аморально, — звучит, как пощечина, слова Грегори больно бьют наотмашь и ранят сразу троих.

«Разве это не мое дело, с кем спать? Когда мужчина спит с большим количеством женщин, его называют дамским угодником или ловеласом. Женщина с большим количеством партнеров превращается в шлюху. Что за несправедливость?» — мысленно отвечаю я, но сказать вслух не решаюсь.

— Это тебя не касается, я с тобой никуда не пойду. Я теперь с ними, — я беру Оуэна за руку и смотрю мимо брата на Аарона, замечаю, как уголки губ моей рок-звезды дрогнули в мимолетной улыбке. Оуэн забирает свою руку и кладет на спину, на ту секунду, когда его горячую ладонь и мою кожу разделяет тонкий хлопок футболки, я ощущаю тепло, которое впоследствии еще долго буду вспоминать. И еще до того, как он скажет что-то я понимаю, что это конец. Его рука подталкивает меня к брату, вместо того, чтобы прижать к себе.

— Оливия, тебе нужно пойти с братом.

По спине пробегает холодок.

— Нет, я не пойду! — я оглядываюсь на него, в его зеленых глазах застыли льдинки. Его слова обдают холодом, гонят меня прочь, причиняют боль больше, чем все, что было этого.

— Уходи с братом! — грозно говорит он, а потом тише. — Прямо сейчас.

Я не совсем соображаю, отступаю назад, голова кружится я спотыкаюсь. Грегори поспевает навстречу, помогает устоять на ногах, когда я почти падаю на пол. Аарон тоже делает навстречу два шага, он всегда первым бежит меня спасать, но в этот раз не успевает. Наши взгляды на секунду встречаются, но потом он переводит взгляд на Оуэна. Грегори уводит меня прямо в одной футболке, Аарон и Оуэн стоят не шелохнувшись.

Я не плачу, пока мы едем машине до дома, только вздрагиваю от звонка будильника. Если бы не вторжение брата, я бы только сейчас проснулась в объятьях Оуэна, он поцеловал бы меня и предложил отключить будильник, запретить все будильники мира или что-то в этом духе. Он сгреб бы меня и не отпускал, превозмогая боль в ребрах, потом появился бы Аарон в полотенце, обернутом вокруг бедер, но это утро было другим. Отключаю будильник, убираю телефон. Мы едем молча. Грегори с силой сжимает руль.

Я не плачу, пока мы собираем мои вещи в чемодан. Брат сказал, что мне следует пожить некоторое время у него. Почему? Никто и ничего не говорит, будто я не часть этой истории, а неживая декорация. Я не плачу, когда Грегори наливает чай в кухне своего дома и ставит передо мной тарелку с печеньем. Он много говорит, но я не слушаю его, когда он понимает, что сейчас я не готова к диалогу, уходит на работу.

Я иду в комнату, чтобы зарыться под одеяло, и плачу только, когда остаюсь одна и открываю телефон: «Оуэн исключил вас из чата».

9

За весь день я ничего не съела, не спускалась вниз, не брала трубку, если мне звонили. Я только предупредила начальника, что опять заболела. Босс фыркнул, поругался, положил трубку. Грегори звонил раз пять, говорить с ним я не могла. Звонила даже Вероника, но и ей я не ответила. Я никого не хотела видеть и слышать, а только лежала в той же позе, в которой застала меня новость о том, что мне больше не место в нашем чате на троих. Я видела, что Оуэн и Аарон по очереди бывают в сети, я хотела им написать. Аарон бы ответил, Оуэн скорее всего нет. Но что я могла сказать, все слова выглядели нелепицей. Это не брат меня отобрал у них, а Оуэн выставил, и Аарон позволил ему.

Вероника была права, это самые худшие мои отношения. Они хуже чем то, что было с Патриком, или Джеком. И определенно хуже связи с женатым ирландцем с жутко-непроизносимым именем. Это даже хуже года отношений с наркоторговцем Ричардом.

Вероника… Как только думаю о ней, она звонит. Мне очень хочется взять трубку, но рассказывать что произошло, объяснять, говорить и опять плакать… Нет, у меня на это нет сил. Она звонит еще раз, а потом присылает сообщение: «Я все знаю, приедем с Катрин вечером». Я снова реву навзрыд, пока силы окончательно не оставляют меня, и я засыпаю. Мне снится какой-то неприятный сон, меня таскают за руки по земле, несут куда-то против моей воли, я кричу, но меня никто не слушает, я сопротивляюсь, но всем все равно. Меня будит телефонный звонок, хватаю телефон в надежде увидеть одно из двух заветных имен. Но это Вероника, но я рада ей, мой жуткий сон прервался, и даже самый кошмарный день лучше провести с подругами, а не в одиночестве.

— Открывай, — только и произносит она.

Вероника и Катрин вваливаются в дом с едой в пакетах, еще там что-то звенит, скорее всего пиво. Они по очереди меня обнимают и ничего не говорят, это то, что нужно. Вот бы так весь вечер провести. Ничего не обсуждать, ничего не выслушивать, только смеяться, пить и не помнить обо всем.

Подруги уже бывали у Грегори дома, поэтому быстро находят кухню, звенят посудой. После небольшого прилива сил, я снова заваливаюсь на диван, мне тяжело говорить и двигаться. Еда появляется на столике в гостинной. Грегори будет злится, он не разрешает таскать еду по дому, говорит, что я уже немаленькая, чтобы так делать. Поэтому у него такая идеальная чистота, еще, конечно, потому что к нему раз в неделю наведывается домработница. Плевать, пусть здесь будет бардак, он заслужил это.

Пахнет бульоном, наверное, варила Катрин. Еще много бутылок и закуски заставляют весь стол, Вероника никогда, даже дома, не использует подстаканники, которые у брата возведены в культ. На это тоже плевать.