— Оуэн!
Его гавайская рубашка в крови, мне кажется, он смотрит прямо на меня глазами цвета зеленого стекла. Вокруг уже собрались прохожие. У меня кружится голова, тошнота подступает к горлу. Я оборачиваюсь к Аарону, он поднимается на ноги, прижав руку к плечу, сквозь пальцы струится кровь. С ним все в порядке, мелькает мысль и несется дальше, и я сама уже несусь по коридору. Аарон кричит мое имя, его попытка остановить меня не удалась, я уже перепрыгиваю через две нижние ступеньки и бегу босиком по асфальту. Расталкивая людей, кричу, чтобы вызвали скорую и больно приземляюсь на колени перед Оуэном. И замираю. «Его нельзя шевелить, его нельзя касаться», — кто-то кричит в толпе, и мои пальцы останавливаются в сантиметре от его груди. Он смотрит в пустоту, и тихо хрипит. Звук сирен раздается сразу со всех сторон, полностью заполняет мое сознание. Они едут слишком медленно.
— Не закрывай глаза, Оуэн, пожалуйста… — молю я, но его веки медленно смыкаются…
Чьи-то руки оттаскивают меня в сторону, врачи нависают над его телом, потом переносят на носилки. Я слышу, как Оуэн тихо стонет от боли. Я хочу поехать с ним, но меня не пускают, только называют больницу, в которую его увезут. Этот адрес мне уже знаком, там лежит мой брат. Скорая уезжает и только потом мне приходит в голову, что Аарону тоже нужна была помощь. Мчусь обратно, но встречаю его на улице, он намотал кусок ткани на плечо, вынес мне босоножки и кивком головы указывает на машину. Мне приходится сесть за руль, я не водила слишком долго, но времени на стенания нет. Аарона нужно доставить к врачу. Он помогает мне вбить адрес в навигатор, я еду поразительно спокойно, откуда-то пришли силы держаться, все знания правил дорожного движения всплыли в сознании, хотя я не была примерным студентом, а водить быстро никогда не любила. Сейчас я должна позаботиться о своих мужчинах, потому что все это время они заботились обо мне, поэтому я мчу на всех парах.
Пока мы едем, Аарон звонит Рихтману:
— Какого хрена твои парни нас не охраняли?
В ответ он что-то долго говорит, и Аарон будто смягчается, сообщает, что мы едем в больницу вслед за Оуэном. Тот обещает, что встретит нас там. Я даже не спрашиваю у Аарона, что случилось, и он не говорит мне ничего. Сейчас все не имеет значение, кроме жизни Оуэна.
В больницу я вбегаю первая и кричу на весь зал, что у нас огнестрельное ранение. В ту же секунду к нам подбегает медсестра, следом врач и кто-то еще. Аарона уводят в сторону, и доктор с укоризной говорит, что ранение не настолько серьезное, чтобы так кричать. Я пропускаю слова мимо ушей.
— Я к Оуэну, — коротко говорю я, и Аарон кивает в ответ. Сейчас он в надежных руках врачей, о нем позаботятся, а мне нужно знать наверняка, что Оуэн жив.
— Мужчина в татуировках, падение с высоты, доставили на скорой. Где он? — снова поражаюсь тому, как спокойно и четко я это произношу. Девушка за стойкой что-то смотрит в мониторе, хмурит брови и говорит, что он в первой операционной.
— Вас туда не пустят, но вы можете подождать у выхода, как только операция закончится, врач выйдет к вам.
— Куда мне идти?
— Левое крыло прямо по коридору, потом направо, там будет написан номер операционной.
Я возвращаюсь к Аарону, передаю слова медсестры и говорю, что буду там сидеть пока операция не закончится.
В коридоре пусто, неудобные скамейки хоть и мягкие, но сидеть на них невозможно. Или дело не в них. Я хожу туда и обратно, перед глазами стоит картинка, как Оуэн лежит распластавшись на асфальте, как его дурацкая рубашка покрывается пятнами крови, как его глаза стекленеют. В ушах до сих пор стоит звук его хрипов и стонов. Я злюсь на врачей из-за того, что они слишком долго не выходят, через минуту я уже готова благодарить их за это, потому что они продолжают бороться за его жизнь.
Пока я жду в коридоре, ко мне приходят полицейские, что-то спрашивают, я что-то отвечаю. Приходит Рихтман, приносит воды. Я спрашиваю про брата.
— Грег в порядке, — отвечает он.
Больше меня ничего не волнует, но Рихтман просит прощение, говорит, что полицейских, дежуривших снаружи обманом заставили покинуть свой пост, а двух других убили. Еще две смерти из-за проклятых наркотиков. И Оуэн… Мне хочется наговорить Рихтману гадости, сказать, что если бы они лучше работали, ничего бы не произошло, но я понимаю, что он не виноват… Виновый лежит в номере нашего отеля бездыханный.
Спустя время приходит Аарон, на нем повязка и фиксирующий бандаж. Он медленно идет, шаркает ногами, говорит, что голова кружится от сильных анальгетиков. Я никогда не видела, чтобы отец или брат плакали, не помню, чтобы кто-то из друзей пускал слезы, не могу с уверенностью сказать, что Аарон тоже плакал, но он был на грани. Я снова не могла себе позволить расклеиться, не знаю, как это получается, оказалось, что я гораздо сильнее.
Настенные часы говорят, что я здесь уже больше часа. Только когда пришел Аарон, я устроилась рядом с ним и перестала мерить шагами коридор. Мы молчим. Я только спрашиваю на счет его раны, он только спрашивает, не хочу ли я воды. И снова тишина, будто без Оуэна мы разучились говорить. Стрелки часов наматывают круги, и бомба внутри меня, которую я пытаюсь сдерживать, готова разорваться, но я не могу себе этого позволить.
— У Оуэна аллергия на арахис, — как-то внезапно начинает Аарон. — Однажды мы были на вечеринке, он съел салат, в нем были орехи. Совсем немного, но этого хватило, чтобы случился отек. С собой у него не было лекарства, и ни у кого ничего не было. Времени ждать скорую не было, я запихнул его в машину и рванул в больницу. Потом сидел также в коридоре, ждал врачей. Конечно, не так долго, но тогда я понял, что он мне больше чем друг, он моя семья. Оуэн вытаскивал меня из такого дерьма, которое тебе даже не снилось, если бы не он, я бы остался обычным наркоманом.
— Пожалуйста, прекрати. Все будет хорошо.
— Мне страшно, впервые в жизни, мне действительно страшно.
Терять любимых невыносимо больно, и пока есть шанс, что все будет хорошо, ты даешь богу самые разные обещания, лишь бы он спас его. Мне не нравится идея пустых обещаний, но я буквально готова отдать полжизни за еще немного времени втроем. Этот неравноценный обмен наверное и есть мерило любви, когда ты готова отдать многое за малое.
Томительное ожидание нарушают голоса за дверью, мгновенье спустя выходят двое:
— Оуэн Грей, мужчина средних лет, весь в тату. Я его девушка, — говорю быстро мужчине передо мной, он даже как-то ошарашенно смотрит на меня, потом кивает и начинает сыпать терминами: «кататравма», «травматический шок», «тахикардия».
— Пожалуйста, я не понимаю, скажите, он жив?
— Операция была непростой, но нам удалось его спасти. У черепно-мозговой травмы множество последствий, мы не можем ничего гарантировать, пока он не придет в себя. К счастью, позвоночник сломан не был, только ребра и ключица. Следом после трепанации черепа, были устранены повреждения легких и плевры. Он будет в реанимации по меньшей мере сутки, вас пустят только на пару минут. Сейчас вам лучше пойти домой и отдохнуть.
Я благодарю доктора и больше не могу быть сильной. Слезы застилают глаза. Доктор нас обманул, к Оуэну нас не пускают даже на пару минут. Обещают, что завтра его переведут в палату, и тогда мы сможем к нему зайти. Его тоже охраняет полиция, хотя в этом больше нет нужды. Рихтман звонил, чтобы сказать, что взяли наркоторговца. Бриггс оставил слишком много следов, которые привели к заказчику, его взяли слишком легко. Им оказался бывалый продавец смерти, который давно был в розыске, но скрывался под поддельными паспортами. Он думал, что в тихой Санта-Монике бизнес вести будет легко. Как бы ни так… Эта новость не вызывает никакого всплеска радости.
С трудом мне удается уложить Аарона на больничную койку, я прошу для него успокоительное, чтобы он хотя бы немного поспал, потом навещаю брата. Ему гораздо лучше. Трое мужчин, которых я люблю, лежат в больнице. Слишком несправедливо для одного дня.
16
— Никаких септических осложнений, пневмонии, тромбоэмболии или тяжелых мозговых нарушений не выявлено, выздоровление пройдет быстрее, но готовьтесь к реабилитация в течение трех месяцев, а может и того дольше, — говорит врач, после осмотра Оуэна. Мы все втроем в палате, в дверях стоит Аарон. Оуэну пока не может подниматься с кровати, он весь в бинтах, его мучают постоянные головные боли, он часто и много спит. Врач перед уходом внезапно разворачивается и спрашивает. — Я надеюсь, вы не собирались справлять свадьбу, с ней придется подождать.
Я мотаю головой от неожиданности, будто говорю: «Что вы, какая свадьба!». А сама неловко смотрю на Аарона, даже доктор замечает мой взгляд, наверное, ему это кажется странным. Когда он выходит, Аарон как ни в чем не бывало обращается к другу:
— Ну, что старик, скоро вернешься в строй, будем опять гоняться за преступниками.
— Давай найдем работу попроще, — Оуэн пытается улыбнуться.
С момента, как Оуэн попал в больницу, мы с Аароном ни разу не касались друг друга, кроме дружеских объятий, на людях действительно тяжело проявлять чувства, особенно, когда все думают, что Оуэн мой парень. Аарон это понимает и ни разу не поставил меня в неловкое положение, но я видела грусть в глазах, каждый раз, когда врач подходил ко мне и обращался как к самой ближайшей его родственнице, Аарон оставался за бортом, стоял в стороне и смотрел на нас опустошенно. Все это создало между нами троими огромную пропасть, мы будто чужие люди, точнее я снова перестала ощущать себя частью трио. Когда я уезжаю домой, чтобы принять душ и переодеться, или они силком отправляют меня ночевать дома, а не в кресле в одной из трех палат, то они двое точно ведут долгие беседы. Между Аароном и Оуэном не может вот так просто вырасти стена, они слишком давно вместе, но отгородиться от меня им ничего не стоит. Мы это уже проходили. Поэтому я паникую, переживаю, дергаюсь, от каждого взгляда Аарона меня бросает в дрожь.
Единственная хорошая новость за это время — Аарон и Грегори очень подружились. Это удивительно, потому что ничего подобного в моей голове не могло уложиться, но я слышу, как они смеются, когда вхожу в палату брата, наверное, опять смеются надо мной. Главное, я чувствую, как брат потеплел к ним, относится спокойно и начал называть их по именам, а не просто «они». Брату еще тяжело вставать, ранение в живот слишком серьезное, в отличие от Аарона, который ходит, передвигается и обслуживает себя сам, поэтому постоянно тусуется в палате брата или Оуэна. А еще Аарон постоянно ворчит, что тоже хотел бы получить ранение потяжелее, чтобы я за ним также ухаживала. Я его предупредила, что если он будет так говорить, то обязательно получит чем-то тяжелым по голове, но после этого меня скорее всего посадят.
Аарона выписывают раньше всех, и мне приходится везти его домой. За эти дни я полность восстановла утраченный навык вождения. Мы едет в тот самый дом, в котором мы провели первую ночь. Неожиданно вернуться туда вновь, еще и при таких обстоятельствах. Теперь мне придется приезжать сюда на ночь чтобы проверить Аарона, потому что он как ребенок забывает выпить таблетки вовремя, снимает фиксирующую повязку и вообще не случается ни меня, ни врача. Днем я буду с братом и Оуэном. Было проще, когда они все втроем находились в одном месте.
Я помогаю Аарону расположиться, хочу приготовить ужин, но он обещает, что закажет какую-нибудь полезную еду из ресторана. Я верю ему с трудом.
Мы стоим на кухне в их доме, и это весьма неловко, будто мы я не признавалась ему и Оуэну в любви, не обещала быть с ними, несмотря на все невзгоды, будто не было той ночи, как и прочих. Мы стоим слишком далеко друг от друга, и я понимаю, что теряю его, теряю их обоих, как через пальцы ускользающий песок, рассыпаются наши отношения на троих. И я не знаю, как это исправить, как наложить пластырь на кровоточащую рану, я даже не знаю, как подойти к нему, что сказать и как сгладить те моменты в больнице. И я выбираю бегство.
