— Ты не сумасшедшая, — говорит он. Ясно как день. Словно нет ни единой причины так думать.
Я киваю и закрываю глаза. Его руки теперь в моих волосах, и каждая частица моего тела осознает всего его. Неправильно так сильно его хотеть.
Он, похоже, тоже осознает это, и мы отстраняемся. Я не хочу, чтобы он уходил. Правда тяжелее, холоднее вне пространства его рук.
Я смотрю вверх на него, и он поднимает мой подбородок, фокусируя глаза на мне.
— Ты сказала, что не помнишь ничего до той ночи. Но ты помнишь всё, что было раньше мая?
— Да.
Он верит мне. Я думала, будет тяжелее довериться ему, но он даже не выглядит шокировано. Как будто люди каждый день говорят ему, что потеряли громадный кусок своей жизни.
Он касается ладонью моей щеки, и я закрываю глаза, делая вид, что думаю. Но я не думаю. Я впитываю ощущение его кожи на моей. Чувство знакомости его объятий. Его запаха. Я медленно выдыхаю, и приходит воспоминание.
Пицца.
Сырный, жирный кусок.
И заметки по химии разбросаны по всей моей тарелке.
Я читаю что-то о хлориде натрия, Адам кивает и переходит к следующей карточке из его кучки.
Я отстраняюсь, встряхиваясь от прошлого. Сейчас мне нужно быть в настоящем.
— Ладно, расскажи всё по порядку, потому что я немного запутался.
— Я не помню ничего из того, что происходило между маем и той ночью. Всё лето и осень просто... прошли мимо.
Я делаю паузу и тяжело сглатываю перед тем, как признаюсь в остальном.
— Кроме некоторых вещей о тебе. Когда ты... прикасаешься ко мне, иногда у меня бывают проблески того, что произошло между нами.
Я открываю глаза, зная, что мои щеки покраснели. Адам, кажется, этого не замечает. На его губах улыбка, как будто ему нравится слышать такое. Но есть ещё что-то. Печальная тень в его глазах.
— Когда я прикасаюсь к тебе? — мягко спрашивает он, подходя немного ближе.
А затем я делаю небольшой полушаг к нему. Мы собираемся пересечь личное пространство каждого из нас, если продолжим в том же духе, но мне плевать. Независимо от того, что я должна, я просто делаю так.
— Ты прикасаешься к моим рукам, — говорю я, и затем беру его за руку, проскальзывая ладонью в его.
Я вижу проблески из прошлого.
Он отрывается от книги. И затем я слышу его смех. И затем эта пиццерия. В моих воспоминаниях он с усмешкой толкает ко мне красный газированный напиток, и я быстро убираю записки по химии с его пути.
— Мы ели в пиццерии и занимались химией. Ты дал мне попить что-то красное.
— Ред поп, — кивает он.
— Это всё мелочи.
Я вздыхаю, слишком смущённая, чтобы вспоминать сцену с листьями во дворе моего дома. Я со смехом отпускаю его пальцы.
— Слишком пафосно, правда?
Он смотрит на меня с минуту. Хотела бы я прочесть то, что скрыто за его прекрасными глазами.
— Ладно, веди.
— Что?
Я чувствую, как глазею на него, рот открывается и закрывается в стиле аквариумной рыбки. Наконец он подталкивает меня своим плечом.
— К твоему дому, Эйнштейн. Давай разберёмся с этим.
Глава 11
Сейчас 10:38, и малолетний преступник готовится проникнуть в мой дом. Нет, это определённо не моя жизнь.
— Я так изнурена, — говорю родителям, вешая пальто.
Изнурена? Серьёзно? Я могу соврать намного лучше. Разве я не доказала это с Блейком?
Но мама и папа, кажется, настолько сильно увлечены каким-то документальным фильмом о Второй Мировой, который взяли в библиотеке, что не замечают ни мой сленг десятилетней давности, ни слишком длинный вздох.
— Мы можем сделать потише, если хочешь, дорогая, — предлагает мама, утаскивая попкорн из миски, стоящей на животе папы.
— Нет, так нормально.
