Ее улыбка исчезает, и мне хочется ударить себя по лицу за то, что стер ее. Я готовлюсь к слезам, возможно, к гневу. Но когда Джордан наклоняет голову и ухмыляется, я чувствую трепет в животе.
— Нет, Гризли, у меня нет желания умереть. Я просто играю в снегу. И я тебе не верю. — В ее голосе слышится легкомыслие. Она считает это забавным? — Думаю, ты снова спасешь мне жизнь. — Надев перчатки, женщина снова опускается на колени и укладывает еще больше снега. Все еще ухмыляясь, она смотрит на меня снизу вверх, эти серые глаза кажутся темнее на белом фоне. — Если сделаешь перерыв и присоединишься ко мне, это не убьет тебя
Лепка снеговика бесполезна. Укладка снега никоим образом не поможет нашей ситуации, кроме как подвергнет ненужному воздействию элементов, которые нанесут угрозу нашему здоровью.
— Если тебе нужно убить время, то, по крайней мере, чтение улучшает твой ум.
Женщина качает головой.
— Вау. У тебя не так уж много друзей, не так ли?
Нет, у меня есть братья — и даже эти отношения я с трудом поддерживаю.
— Так я и думала.
Я не ответил ей вслух, но, несмотря на это, женщина, кажется, услышала меня.
Ее зубы стучат, а губы выглядят слегка бледными, и к тому времени, когда готов твердый блок основы.
— Ты замерзла.
— Если бы ты помог, я бы закончила быстрее. — Женщина толкается, чтобы встать, и пинает снег, чтобы попытаться собрать снежок.
У меня болит голова от того, как сильно сжаты челюсти. Джордан права в одном — если я помогу ей, все закончится быстрее.
Сажусь на корточки и собираю снег двумя руками. Быстро управившись со вторым шаром, я кладу его на первый.
— Вот так, — говорит она. — Весело, правда?
— Нет. — Я бросаю еще две полные ладони снега на второй шар и укладываю его.
— Лжец.
— Я не лгу. — Я начинаю работать над третьим шаром.
— Все мужчины лгут.
Смотрю ей прямо в глаза и удерживаю взгляд, пока не убеждаюсь, что завладел ее вниманием.
— Я никогда не лгу.
Женщина смаргивает снежинки с ресниц.
— Хм... Значит ты единственный.
Возвращаюсь к лепке снеговика, надеясь побыстрее закончить. Как раз работаю над его головой, делая ее более пропорциональной с помощью снега, когда снежок взрывается у меня в груди. Смех женщины разносится в воздухе, когда она собирает еще один шар и бросает его в меня. Я делаю шаг в сторону, избегая второго удара.
— Черт возьми! — Женщина наклоняется, формируя еще один шар. — Ты не собираешься сопротивляться? — Еще один слабый бросок одной рукой пролетает мимо моего бедра.
— Ты уже промокла и замерзла.
— Ну и что? — Бросает еще один снежок, который попадает мне в плечо и лопается при соприкосновении.
Я качаю головой и заканчиваю с головой снеговика, в то время как крошечные снежки проплывают мимо моего лица, сопровождаемые бормочущими проклятиями. Мои руки онемели и замерзли, но миссия закончить и вернуться в убежище, выполнена. Я протягиваю руку за снежную скульптуру и хватаю женщину за куртку.
— П-подожди, — говорит она сквозь сотрясающую тело дрожь. — Ему н-нужны руки!
Я поворачиваюсь и тащу ее к хижине.
— Позже. Тебе нужно обсохнуть.
— Н-н-но... — Женщина бессмысленно пытается высвободиться из моей хватки и, наконец, сдается. — Прекрасно. В любом случае будет легче найти ему руки, когда прекратится снегопад.
Подвожу ее к огню и разжигаю его до сильного пламени.
— Надень сухую одежду. — Вместо того чтобы просто отвернуться, я сбрасываю ботинки и куртку и поднимаюсь на свою кровать, чтобы дать ей максимальное уединение.
— Гризли, — зовет она, заставляя меня остановиться на середине лестницы. Несмотря на стучащие зубы, раскрасневшиеся щеки и промокшие ото льда штаны, ее фиолетовые губы улыбаются. — Признай это. Было весело.
Я не очень разбираюсь в развлечениях, но не могу отрицать, что что-то почувствовал, наблюдая за ее улыбкой и слыша смех. Под тяжестью бремени, связанного с поддержанием ее здоровья и жизни, я действительно чувствовал себя по-другому.
— Это было... что-то. — Я не могу точно назвать это, потому что не помню, когда в последний раз так себя чувствовал.
— Ха! — говорит она, снимая куртку. — Лучше, чем ничего!
Ворча, я поднимаюсь оставшуюся часть пути к своей кровати. Плюхаюсь на спину, складываю руки на груди и смотрю в потолок, хотя мои уши навострены и полностью настроены на звук ее раздевания внизу.
ДЖОРДАН
Ребра чертовски болят, когда я неудержимо дрожу у огня, но у меня нет ни единого сожаления.
Мне нужно было выбраться из этой хижины и сделать что-нибудь веселое, чтобы напомнить себе, что жизнь — это больше, чем просто выживание. Чтобы напомнить себе, что у меня есть сила приносить радость в свою жизнь независимо от обстоятельств.
И если быть честной, большая часть этой радости пришла от того, что я увидела, как треснуло холодное, жесткое выражение лица Александра. Даже если совсем чуть-чуть.
Замечаю свои тепловые штаны и рубашку, висящие на крючке за дровяной печью. Одежда, в которой я была в последний раз, когда видела Линкольна. В тот день все изменилось. Обхватываю руками живот, не желая расставаться с рубашкой Александра ради воспоминаний, которые цепляются за мою старую одежду.
Моя прежняя жизнь. Обещания Линкольна. Все вранье.
Я никогда не лгу.
Слова Александра стирают образы Линкольна. Мужчина, который не лжет, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Снимаю позаимствованную рубашку и надеваю свое чистое термобелье. Затем идут толстые спортивные штаны. Снимаю свои кальсоны с крючка, чтобы увидеть свое нижнее белье, висящее под ними. Мои щеки вспыхивают, когда я представляю, как Гризли трет мои кружевные трусики в раковине. Надеваю их, а за ними и штаны. Поднимаю фланель с пола, раздумывая, повесить ее или отбросить в сторону, чтобы постирать. Решаю повесить, и когда вожусь с воротником, этикетка рубашки бросается мне в глаза.
«Берберри». Это не может быть «Берберри», не так ли?
Во время праздников, когда Нью-Йорк покрыт снегом и украшен огнями, я люблю выпить кофе и прогуляться по «Сакс Файф Авеню» и «Неман Маркус», притворяясь женщиной, которая может позволить себе делать там покупки. Я точно знаю, сколько стоит вещи в «Берберри» — намного больше, чем может позволить себе человек с гор.
