— Не останавливайся.
— Никогда.
Со щелчком застежки он снимает барьер моего лифчика. Его глаза пылают, когда взгляд скользит по моей обнаженной груди. Александр обхватывает руками мои груди, большими пальцами кружа по соскам, сводя меня с ума.
Если я свожу его с ума, то он делает, то же самое со мной в десятикратном размере.
Мы целуемся медленно и раздеваемся еще медленнее. Мы общаемся часы за часами с помощью поцелуев и наслаждений, не ограничивая себя ни словами, ни языком. Каждый поцелуй имеет свой собственный голос, а прикосновения свой собственный диалект.
На ложе из шкур мы неторопливо заниматься любовью таким образом, который превосходит все предыдущие разы.
Моя кульминация доводит меня до слез, когда я невесомо падаю ему на грудь, и он обнимает меня, говоря, что никогда не отпустит.
— Я думала, что люди, которые плачут после секса, просто слишком мелодраматичны, — говорю я и вытираю глаза.
Александр прижимается губами к моей макушке.
— Нет. Я тоже это чувствую.
Я сильнее прижимаюсь к его боку и кладу руку на его твердый пресс.
— Мы можем остаться здесь навсегда?
— Если ты этого хочешь, я сделаю так, чтобы это произошло.
Я усмехаюсь решимости в его голосе.
— А что, если я захочу домашнюю гориллу и сотню щенков?
— Я бы сделал так, чтобы это произошло. — В его голосе слышится улыбка.
— А боди из ракушек?
— Ты бы его получила.
Я с трудом сглатываю и сжимаю его крепче.
— А как насчет… ребенка?
Его тело замирает. Или, может быть, это просто его дыхание.
Я делаю глубокий вдох, чтобы подготовиться к его ответу. Я всегда хотела детей. Может быть, еще слишком рано поднимать эту тему, но в духе нашей честности и прозрачности, зачем начинать что-то вместе, если через несколько лет мы будем хотеть разных вещей?
— Я ничего не знаю о том, как быть отцом, — нерешительно говорит он.
— Я ничего не знаю о том, как быть мамой, только то, что я хочу быть ею. Когда-нибудь.
Александр толкается и перекатывается на меня, его тяжелая нога перекинута через мои бедра, а голова подперта рукой. Он убирает волосы с моего лица и наблюдает за выражением моего лица с такой нежностью, что это грозит заставить меня заплакать. Опять!
— Я сделаю все возможное, чтобы дать тебе все, что ты хочешь в нашей совместной жизни. — Он целует меня между нахмуренными бровями. — Включая детей.
— Детей? Больше, чем одного?
Он хмурится, но на этот раз я вижу не раздражение, а скорее решимость.
— Столько, сколько захочешь.
Я обнимаю его, и он позволяет мне опрокинуть его на спину.
— Ты действительно белый рыцарь, — шепчу я ему на ухо.
— Только для тебя.
Мы целуемся так, будто не можем насытиться друг другом, и я задаюсь вопросом, всегда ли так будет. Всегда ли мы будем отчаянно хотеть большего, даже находясь в объятиях друг друга?
Он целует меня в шею. Грубая щетина его бороды в сочетании с мягкими губами — пьянящее сочетание.
— Теперь, когда ты моя, — говорит он мне в горло, — я не могу обещать, что не сойду с ума, если почувствую, что ты ускользаешь. Я буду бороться, чтобы удержать тебя. — Он прижимается поцелуем к моему подбородку, затем отстраняется, чтобы удержать мой взгляд. — Это тебя пугает?
Ответ на его вопрос прост.
— Нет. Я также буду бороться, чтобы удержать тебя. Какие у нас шансы, если мы не поклянемся бороться за наши отношения?
Боль отражается на его лице, и он смотрит мимо меня.
— Я никогда не причиню тебе вреда. Надеюсь, ты мне веришь.
Обхватываю его подбородок и заставляю посмотреть на меня. Уязвимость в его глазах заставляет меня думать о его детстве. О том, что он чувствовал себя одиноким, брошенным, не таким, как все, и наказанным за поведение, которое было для него естественным. Мое сердце разрывается от того, через что он прошел, будучи ребенком.
— Я доверяю тебе свою жизнь. С самого первого дня. Тебе нужно начать доверять себе.
Он утыкается лицом мне в шею, и я провожу руками по его волосам, прижимая его к себе. Мужчина кивает.
— Я постараюсь.
Мы остаемся голыми до конца ночи, отрываясь друг от друга только для того, чтобы поесть, прежде чем снова упасть в объятия друг в друга. Нас согревает огонь и тепло, созданное между нами.
Дикой страсти между нами более чем достаточно.
Того, что у нас есть, хватит на вечность.
АЛЕКСАНДР
Мы с Джордан пробыли в хижине еще три дня, пока за нами не прилетели Мерфи и Хейс. Жаль, что у меня нет видеозаписи выражения лица Хейса, когда он увидел, как мы с Джордан выходим из-за сосен, держась за руки. Я не мог перестать улыбаться — теперь я делаю это так часто, что у меня болит лицо. Джордан просто похлопала Хейса по груди и сказала: «Смирись». Затем мы забрались в вертолет, чтобы поехать домой.
Мы провели неделю на Бора-Бора после того, как выиграли поездку на благотворительном аукционе. Проведя семь дней с Джордан в крошечном бикини, я решил, что это была вторая лучшая неделя в моей жизни. Первая была в тот раз, когда она вернулась ко мне. Поездка прошла в нашем надводном бунгало, где мы перемещались с кровати во внутренний дворик, только чтобы снова оказаться в постели. Если и есть что-то, чего ни один из нас не может контролировать, так это наш голод друг по другу.
Как только мы вернулись в Нью-Йорк, Джордан предложили работу в «Бистро Твэлв». Хотя она по-прежнему утверждает, что их гамбургеры оскорбляют восхитительную простоту американского бургера, ей нравится продавать их за тридцать восемь долларов и собирать чаевые.
