Девочки садятся рядочком на краю бассейна и опускают в воду ноги. У Вей-Чень на бедре огромный синяк, Ханна без конца тянет руку к затылку и крутит шеей, будто пытаясь вправить на место позвонок.
Когда Мерседес ставит перед актером блюдце, он смотрит на него с таким видом, будто она только что на него пернула, и восклицает:
— Да господи!
Татьяна безразлично поднимает глаза и тут же отводит в сторону, не спросив, в чем дело. Джейсон Петтит буравит Мерседес взглядом и кричит:
— Унесите немедленно! Я что, просил фисташек? Нет! А раз так, то уберите эту гадость! Вы что, хотите меня убить?
Мерседес ставит блюдце обратно на поднос, улыбается ему милейшей улыбкой и говорит:
— Вообще-то я не прочь, сэр.
Вей-Чень хохочет, но тут же понимает, что ее никто в этом не поддерживает, и смолкает. Мерседес улыбается ей с видом заговорщицы, берет отвергнутые орешки и несет девушкам, которые благодарят ее улыбками. Актеришка тем временем таращит глаза, будто кто-то дал ему пощечину.
На плече и шее Ханны красуется узор из небольших синяков, похожий на хватку грубых пальцев. Она поворачивается, осторожно, исподтишка смотрит на хозяйку и спрашивает:
— Эй, Татьяна, а где Джемма?
— Ушла, — отвечает та, даже не поднимая глаз.
— Ушла?
— Ну да.
— Но куда?
— Она не докладывала мне, дорогая, — отвечает Татьяна, — да и потом, мне на это глубоко наплевать.
«Но оставила паспорт… — размышляет Мерседес. — Куда она без него?» От ее безоблачного настроения не остается и следа.
— Ей сделали предложение получше, — говорит Мэтью Мид.
— Получше? — потрясенно переспрашивает Сара.
— Именно так, — отвечает Татьяна.
Девочки переглядываются между собой.
— Справедливости ради, — говорит Брюс Фэншоу, — вчера здесь речь шла о серьезных деньгах. Должно быть, ей предложили так много, что даже для вас это слишком.
— Я ей точно ничего не предлагала, — говорит Татьяна.
— Боже, — отвечает на это Вей-Чень, — ну почему со мной такое никогда не случается?
«И не надо, — думает Мерседес. — Серьезно. Я догадываюсь, куда она подевалась, и ты не хотела бы оказаться там же».
— Черт, да кто позарился на эти бесконечные слезы и сопли? — спрашивает Сара.
— Не знаю, — отвечает Джейсон, — в подобных вещах есть своя притягательность.
Татьяна бросает на него взгляд, в котором полыхает чистая злоба.
— Охрененное, должно быть, предложение, — продолжает Сара, — она все свои вещи здесь оставила.
— Возможно, просто не захотела вас будить, — отвечает Татьяна.
— Не думаю, что этой ночью меня хоть что-то могло поднять с постели, — говорит Вей-Чень, — я даже не допила последнюю порцию.
— Но она вообще ничего с собой не взяла! — восклицает Ханна. — Оставила одежду, белье… Даже сережки.
— Ух ты? — тут же оживляется Вей-Чень. — Те, бриллиантовые?
— Ага!
— Можете поделить все между собой, — говорит Татьяна, — она больше не вернется.
— Как? Даже драгоценности?
— Если она хочет себе богатенького папика, — со вздохом отвечает Татьяна, — то пусть он ей покупает. К тому же эти сережки ей подарила я, а раз так, то могу забрать их обратно.
— Ух ты! — повторяет Вей-Чень, и вдруг все они подскакивают и бегут, только капельки воды из бассейна сверкают в воздухе.
Ох уж эта способность подростков моментально восстанавливаться. Первой, на добрых три метра опережая остальных, мчится Ханна, до этого сидевшая ближе к мелкому краю бассейна. И это несмотря на поврежденную руку и хромоту. Влетая в дом, она победоносно хохочет.
«Вот так оно всегда и бывает, — думает Мерседес. — Покажи человеку яркую безделушку, и он тут же забудет о вопросах, которые должен был задать. Точно как мой отец. Одного взгляда на „Медитерранео“ ему хватило, чтобы позабыть о старшей дочери. Надеюсь, с этой девочкой все хорошо. Что она до сих пор жива. Что за ночь с ней ничего плохого не случилось».
Собственная улыбка теперь причиняет ей боль. В данный момент она не может ничего сделать. Ей остается только одно — держать лицо и надеяться.
