— Собрать информацию для начала. Обойти все заводы и фабрики, где уже был введен укороченный рабочий день. Поговорить с работниками. Узнать их мнение. Затем — ознакомиться с декретом и сравнить его с законодательством нашей страны. Насколько наши законы соответствуют воле народа. Идеалы коммунизма должны быть подкреплены соответствующим законом. Так они быстрее войдут в нашу жизнь.

Жидунов лишь хмыкнул на мою речь, но возражать не стал.

— Подготовишь аналитическую записку, после чего покажешь мне. Сильно об этом не распространяйся. Еще кто не так поймет, сам можешь свою голову подставить.

Я поблагодарил секретаря, попутно попросив его выписать мне какую-нибудь бумагу, что я работаю от имени комсомола. Вот тут он хекнул слегка недовольно и посмотрел на меня с подозрением. Однако мою просьбу выполнил, попросив использовать ее только в крайнем случае.

Заверив Георгия Юрьевича, что все будет «пучком», я принялся за дело. Конечно, я не забывал и об остальных делах, что взвалил на свои плечи. Поэтому сбор материалов затянулся аж до середины августа. Но в итоге дело было сделано, наведя меня на грустные мысли.

Первое — декрет оказался слабо проработан. В нем давались указания, но не было расписано, как их выполнить. По сути, он был популистским. Не было указано, должен ли работник меньше трудиться или нет. Как бы это должно было подразумеваться, но при этом продолжали требовать выдавать не меньше продукции, чем при восьмичасовом рабочем дне. Нигде не было прописано, оплачиваются ли рабочим сверхурочные часы. Имеет ли право директор завода или фабрики требовать от работника оставаться после завершения трудового дня для выполнения нормы. Много чего не было.

И вот тут декрет, которому следовали директора, вступал в клинч с законодательством СССР. И выигрывал. Придерживались именно декрета, наплевав на законы. И никакой суд не вставал на сторону рабочего! До него просто не доходило.

После этого я снова ознакомился с речью Сталина и пришел в ужас. Стало ясно, что скорее всего коллективизация будет принята либо также декретом, либо близко к этому. Причем все будет прописано очень обобщенно, как в самой речи. И перегибы тогда неизбежны. По спине пробежал холодок.

Единственное, что я могу сделать в такой ситуации — попытаться максимально подробно расписать будущий декрет или что там будет в соответствии с нынешним законодательством. Дать четкие определения (чего кстати не было ни в декрете о «семичасовом дне», ни в той же речи Сталина). Например, кто такой «кулак», а кто «середняк». Да даже не говорилось, как будут наказывать этих «кулаков» и кто будет определять их виновность! Лишь общие тезисы, под которые можно подвести практически любого!

А еще мне стало ясно, что просто так выходить с подобными мыслями «в свет», не заручившись чьей-либо поддержкой категорически нельзя. Обвинят в защите «кулаков» и империализма и запишут во враги революции. Никакие прошлые заслуги тогда мне не помогут. Требовалось серьезно подумать и решить — а стоит ли мне лезть во все это дальше?

Август — сентябрь 1928 года

— Сереж, ты чего такой мрачный? — спросила меня Люда при очередной нашей встрече.

Я только вчера подвел итог по «семичасовому» делу и еще не отошел от собственных выводов, как может пойти коллективизация. Вот и ходил я как в воду опущенный, мысли всякие гонял.

— Да так, устал просто, — не захотел я вовлекать свою девушку в этот вопрос.

— Тогда пойдем, отвлечемся. Сегодня парк Культуры и отдыха новый открыли. Там, где раньше выставка сельскохозяйственная была. Сегодня вход бесплатный.

— А потом — платным станет? — хмыкнул я.

— Да. По десять копеек.

Ну да, хоть и идем мы к светлому будущему, но от денег пока никто отказываться не собирается. Еще свежи в памяти года «военного коммунизма».

— Ладно, — решился я.

И правда, чего сидеть, тухнуть? Развеюсь, может какая мысль дельная в голову придет.

Народу в парке собралось огромное количество. Очень многим было интересно посмотреть, что было сделано для отдыха советского человека, как заявлялось в афише на входе. А работа была проведена не малая, правда еще не вся. Окончательно парк обещали закончить в следующем году.

Мы с Людой неспешным шагом шли по дорожке, осматриваясь по сторонам. С одной стороны шел детский городок — комплекс игровых площадок. Рядом с ним располагались ясли, чтобы родители могли оставить самых малых деток и насладиться отдыхом самостоятельно. С другой стороны были сооружены тренажеры для занятий спортом: турники, брусья, «змейка» и многое другое. Заметив, как Люда поглядывает на молодых парней, занимавшихся там, я испытал легкое чувство ревности. Неужели ей нравится смотреть на то, как подтягиваются парни? Перехватив мой взгляд, она смутилась и попыталась потянуть меня вперед.

— Нравится? — не сдвинулся я с места и кивнул на спортсменов.

— Да ну, подумаешь, — попыталась она сделать вид, что ее они совсем не волнуют.

— Смотри, — бросил я и пошел к турникам.

Занятия в секции «Динамо» шли уже четвертый месяц и свою физическую форму я изрядно повысил. Что сейчас и показал Люде, подтянувшись семнадцать раз на зависть остальным. В конце сделал подъем с переворотом и спрыгнул на землю. Вот сейчас ее взгляд мне больше понравился. Восхищение и гордость.

— Идем дальше, — довольный произведенным эффектом, сказал я.

Дальше мы прошли мимо двух театров и вышли на площадь Ленина. Отсюда двинулись в сторону бывшей усадьбы Голицыных. До моего носа донесся запах свежей выпечки, а в животе предательски заурчало, вызвав у Люды улыбку. Возле усадьбы находилось кафе, откуда по всей улице и разносились приятные ароматы. Здесь уже выстроилась очередь посетителей. Пришлось подождать, пока мы смогли попасть внутрь, но еда того стоила.

Уже после кафе нам повезло найти свободный гамак и со всеми удобствами расположиться в нем. Тут их целую аллею построили.

Лежа в обнимку с девушкой, я думал, насколько контрастно смотрится этот парк, созданный для людей, от того страшного будущего, что нарисовалось в моей голове после ознакомления с речью Сталина. С одной стороны — вроде новая власть реально старается сделать жизнь простых рабочих лучше, а с другой — от того же крестьянства требуют подвига, сразу предупреждая, что им придется жить в разы хуже. При этом партия «рабоче-КРЕСТЬЯНСКАЯ». Мда.

Этот поход не только позволил мне приятно провести время с Людой, но и окончательно развеял все сомнения. Хорошо жить должны не только рабочие, но и крестьяне! И пусть коллективизацию я не отменю, а раз за нее рьяно принялся товарищ Сталин, то вопрос этот решенный, но уж постараться ее направить в русло закона, чтобы люди на селе чувствовали себя хоть немного защищенными, а не бесправными рабами — я должен! Тем более и учусь я не где-нибудь, а на факультете советского права. Пусть пока и лишь один курс закончил, но уже начинаю немного разбираться в современных законах.

Летом учебы естественно не было, так что времени у меня стало больше. Можно было заниматься и книгой по кораблестроению, и на секцию ходить, и штудировать законы, выпущенные Центральным исполнительным комитетом. Но совсем уж из общественной жизни мне выпасть было не дано. Тут и Люда требовала внимания к себе, и Борька периодически заглядывал на огонек — в «героев» сыграть, да обсудить, какой новый самолет создает Николай Николаевич. Ну и какой вклад сам Борька делает. Они же меня пару раз вытянули на первую Всесоюзную спартакиаду. Олимпиада уже проводилась, но наша страна там представлена не была. Видимо поэтому создали ее аналог. Даже спортсмены из иных стран участвовали, в том числе из западных. Особенно много их прибыло из Германии. Второй по количеству спортсменов стала Финляндия. Затем шли Австрия, Швейцария, Швеция, Англия и другие страны. Даже из Аргентины и Алжира по одному представителю приехало.

Борька вытащил меня на соревнования по академической гребле и очень сокрушался, что мы не сможем попасть на соревнования по гребле на байдарках и народных судах, так как они проходили в Ленинграде. Я с интересом смотрел за спортсменами, пытаясь найти среди них иностранцев, о которых писали в газете. Но тут я обломался — спортсмены из других стран в гребле участия не принимали. Они ограничились единоборствами (бокс с борьбой), легкой и тяжелой атлетикой, плаванием и теннисом. Из командных видов спорта иностранцы участвовали только в гандболе и футболе.

За неделю до начала сентября со мной связался Жидунов, вызвав к себе.

— Ну что там с твоей запиской? — после слов приветствия, сразу перешел он к делу.

— Почти закончил, осталось лишь оформить чистовой вариант.

— Тогда завтра приноси, хочу прочитать.

По его лицу было видно, что моя инициатива не дает ему покоя. И непонятно из-за чего. Реально переживает за рабочих, или боится, что я что-то не так там напишу. Ну, завтра вот и узнаю.

Затягивать не стал и аналитическую записку про «седьмой час» принес уже с утра. Георгий Юрьевич принялся внимательно ее читать, беззвучно шевеля губами. В записке я сделал упор на то, что правильную и своевременную инициативу правительства превратно исполняют на местах. Я уже понял, что критиковать партию и правительство сейчас смерти подобно. Виноваты не они, даже если закон плохо проработан, а люди на местах. Поэтому сделал пометки о низком понимании руководителей предприятий, как нужно снижать рабочий часовой день, чтобы и повысить трудоспособность рабочих и не вызвать их недовольства. Указал, что было бы неплохо выпустить дополнительный декрет, где это подробнее расписать. И предложил свой вариант этого дополнения. Основывался я на итогах осмотра посещенных мною предприятий.

— Не плохо, — задумчиво в конце резюмировал Георгий Юрьевич. — Оставь записку мне, я отнесу ее в горком.

— Я хотел бы с вами сходить, — вызвался я.

— Зачем? — насторожился Жидунов.

— А если у городского комитета возникнут вопросы касательно записки? Кто лучше меня сможет на них ответить? — задал я встречный вопрос.

Побарабанив пальцами по столу, Георгий Юрьевич нехотя согласился со мной.

Откладывать поход в горком партии он не стал. Собрал листы моей записки, и мы тут же выдвинулись. В горкоме мне бывать еще не приходилось, из-за чего было и любопытно и поднимался легкий мандраж. Как там примут мою записку? Не засунут ли «под сукно»? А может отмахнутся или того хуже — попытаются обвинить в попытке срыва декрета? Ведь исходя из моей записки, партии необходимо будет тщательнее проработать вопрос по переходу от восьмичасового к семичасовому дню. Рассылать потом новые вводные для предприятий. Корректировать сам план перехода, который уже составлен, причем на пять лет. Как раз с этого года первая пятилетка начинается. Но отступать я не планировал. Если не получится с этой запиской, соваться со своими предложениями по коллективизации и вовсе смысла не будет. А помочь людям, чтобы не было перегибов из-за не достаточной проработки вопроса, я хотел.

Располагался горком в здании бывшего частного банка. Сейчас вовсю шло обсуждение строительства Дворца советов и Домов советов, которые должны будут стать административными зданиями, но пока эти проекты находились на стадии согласования и строительство еще не шло. Об этом мне рассказал Жидунов, стоило мне спросить, почему было выбрано здание бывшего банка.

Георгий Юрьевич видимо хорошо знал, когда работает первый секретарь городского комитета, потому что он оказался на месте и даже ждать, когда освободиться, пришлось не слишком долго. Но поговорить не вышло. Мирон Дмитриевич молча принял мою записку и сказал, что прочитает ее позже. После чего сослался на высокую занятость, и мы вынуждены были покинуть его кабинет. Когда уходил, было чувство, что меня просто «послали». Отмахнулись, не сочтя мою работу не то что важной, но даже не заслуживающей хоть какого-то внимания. Мерзкое ощущение.

Новый учебный год начался с вызова к Рябинцеву. Тот был доволен моими «лекциями» по идеологической работе с однокурсниками и намеревался расширить этот опыт.

— Партия доверила нам формировать сознание будущего советского человека, — заливался он соловьем, — но одними учащимися нашего университета мы ограничиваться не должны. Этим мы отказываем в просвещении тысячам людей! Поэтому я считаю правильным и своевременным расширить твой полезный и удачный опыт. Будешь читать лекции в школах нашего города. С комсоргами школ я уже договорился.

Отказываться я не стал, хоть это и грозило забрать у меня много свободного времени. Лишь уточнил, как часто надо проводить такие лекции.