После завершения конференции меня пригласили на встречу не с кем иным, как с Петром Ионовичем Барановым! Он входил в состав президиума нового общества и курировал как раз авиационное направление. Военный, призван был еще в царскую армию, но позже арестован за агитационную деятельность и приговорен к каторге. После революции освобожден и далее много сил отдал в гражданской войне и с этого года стал кандидатом в члены центрального комитета партии. Подтянутый, с короткой стрижкой и худым лицом.
— Петр, приятно познакомиться, — протянул он мне руку. — Твое предложение по созданию на базе школ комплекса физической подготовки мне очень понравилось. Я много видел молодых рядовых, только попавших в армию, и надо сказать, в первое время толку от них мало. Пока откормишь, научишь азам — полноценными бойцами их назвать трудно. А враг не дремлет. Большинство молодых парней, которых я видел, гибли в первые дни как раз из-за недостатка сил и знаний. Раз уж ты озвучил такую своевременную инициативу, то возьмешься ли за ее проработку? Какие упражнения включить в состав комплекса, с какого класса начать им обучать, как проверять результат. Понятно, что для тебя одного задача слишком большая, но ты и не будешь один. Курировать это начинание буду лично и при необходимости найдем толковых людей, что помогут.
Говорил он напористо, было видно, что привык отдавать приказы и не сомневался в их выполнении. Упускать такой шанс я конечно не стал и согласился.
Вот по поводу обучения летному делу возникли трудности. В основном технического характера. Самолет Николая Николаевича, который я упомянул в своем выступлении, еще только заканчивал последние тесты и готовился поступить на заводы в серию. А без него практики полетов у обучающихся не будет. Но и тут Петр Ионович сказал, что предложение дельное и забыто не будет. Однако там как я понял уже и без меня обойдутся. Одно дело — подготовить учебное пособие для школьников, которым я еще сам являюсь и могу лучше ориентироваться в возможностях своих сверстников, и совсем другое — обучение полетам, где я ни в зуб ногой.
После разговора с Барановым у меня состоялся еще один — на это раз с Михаилом Ефимовичем Кольцовым, пожалуй, самым известным журналистом страны. Он входил в редакционную коллегию журнала «Авиация и химия», который стал выпускаться в прошлом году. Его заинтересовало мое предложение по учебникам. Когда узнал о том, что один я уже сделал и тот находится в Госиздате, живо заинтересовался им и пожелал ознакомиться. Пришлось его огорчить, что на руках у меня учебника нет, но тот расстраиваться не стал, сделав себе пометку решить этот вопрос. А у меня от сердца отлегло — не пропадет мой труд даром!
Три-дэ учебник, как я его описал, привел Михаила Ефимовича если не в восторг, то уж точно вызвал огромный интерес. И он попросил меня создать такой же еще и по теме авиационной современной советской техники, а не только грамматики, который я делал в прошлом году. Отказываться не стал, лишь посетовав на дороговизну издания и тех проблем, что были у меня с прошлым творением. Обещал и тут помочь.
Покидал конференцию я окрыленный открывающимися перспективами.
В школе все мои одноклассники постепенно готовились к выпускным экзаменам. Еще два года назад, переходя в восьмой класс, я выбрал техническую специализацию. Упор в обучении у нас был на математику, физику и прикладные науки. Тогда я собирался всерьез заниматься конструированием и работать у Туполева. Такая подготовка была отличным подспорьем, чтобы потом поступить в Московский Технический институт. Но сейчас паны изменились и, когда ребята спросили меня, куда я пойду после школы, я уже не мог дать однозначного ответа. Пока что склонялся к Московскому Университету, на факультет советского права. Насколько я узнал, именно там готовили будущих руководителей в партию, там же была открыта и высшая партийная школа.
За сами экзамены я не переживал. А вот к заданию Баранова и поручению Кольцова отнесся очень серьезно и больше всего своего внимания уделял им. Даже в КБ почти не участвовал в работе, ограничившись вечерними уроками для рабочих.
Люда была горда моими успехами и с удовольствием делилась ими с подругами, когда мы изредка встречали их при наших прогулках. Она же снова вытащила меня в кино.
На этот раз это была комедия, основанная на реальных событиях. В ней режиссер высмеивал преклонение киноманов перед кинозвездами, о чем честно написал в афише. Так я узнал, что мировое кино у нас не только смотрят, но и голливудских актеров обожают не меньше, чем в моем прошлом мире в будущем. В прошлом году в СССР приезжали две звезды нашего времени: некие Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс. Фильмы с их участием прошли мимо меня — не до того мне было, а вот Люда очень сожалела, что не смогла съездить в Белоруссию и попасть на вокзал, где было настоящее столпотворение при приезде кинозвезд.
Сам фильм назывался «Поцелуй Мэри Пикфорд». В его основу легли события прошлогодней давности, когда голливудская звезда поцеловала одного из своих поклонников. По сюжету молодой парень Гога, билетер кинотеатра, влюбился в начинающую актрису Дусю. Но та не отвечала ему взаимностью, мечтая о Дугласе Фэрбенксе. Однако полностью не отказывала, откровенно ему заявляя, что вот станет тот таким же знаменитым, как ее любимый актер, тогда и получит благосклонность девицы. Влипая в нелепые ситуации, Гога случайно оказывается на киностудии, где и получает поцелуй кинодивы. После чего становится популярен, и тогда Дуся отвечает на его ухаживания.
Люда была в восторге от фильма, а вот мне стало грустно. Что в конце века люди тащились по таким актерам, как Анжелина Джоли, Брюс Уиллис и тому подобные и готовы были на все, чтобы получить их внимание, то же самое оказалось и в начале века. Сменился строй, поменялись отношения между людьми, а киноманы как были, так и остались. А дед мне еще заявлял, что это только «наше поколение испорчено». Врал, получается.
В конце февраля на день Рабоче-крестьянской красной армии (в моем прошлом мире ставший днем защитника отечества) англичане подложили под праздник нам изрядную свинью, направив «ноту Чемберлена». В ней Великобритания требовала прекратить «антибританскую пропаганду», которая ведется в Советской союзе, и не поддерживать больше гоминьдановское правительство в Китае. Проигнорировать столь наглое требование наше руководство не могло. Уже через четыре дня в газете «Труд» вышла статья «Наш ответ на британскую ноту», а позже в этой же газете вышла заметка «Привет Кантону! Наш ответ Чемберлену». Последнее высказывание стало лозунгом и названием фонда, который в июне создал ОСОАВИАХИМ для сбора средств на укрепление армии и создания советского воздушного флота.
Мои предложения по «ГТО» я закончил к началу марта. Мог бы и раньше, но в процессе оказалось, что нужно не только описать физические упражнения, которые требуется вводить в новый курс, но и тщательно проработать нормативы, учитывать техническое оснащение школ для их выполнения и точно рассчитать их для каждого класса и даже пола — все же мальчики и девочки не одинаковы в физическом развитии, а нормы должны быть способны выполнить все. Тут мне очень помогла протекция Баранова. Благодаря ей я мог легко обращаться за помощью к учителям физической подготовки не только в собственной школе, но даже в университетах и главное — в армии. Те точно представляли, что боец должен уметь выполнить, когда попадает к ним. Но справился, теперь осталось ждать, когда мою работу проверят и утвердят.
Кольцов тоже про мою книгу не забыл. Уже в феврале ознакомился с ней, и с июня она должна была пойти в печать. Ну и не забывал напоминать мне о том, что ждет такую же уже по авиации, как мы с ним и договаривались. Обещал закончить ее к концу лета. Тут ведь самое сложное — не только собрать материал, что действительно было не просто даже с поддержкой видного журналиста, но и суметь оформить и подать его максимально понятно.
А в апреле уже Борька позвал меня на интереснейшее мероприятие — первую международную выставку космонавтики! Вот на это я отозвался с неподдельным интересом. Даже не ожидал, что подобная выставка появится задолго до начала освоения космоса.
Сама выставка была организована Федоровым Александром Яковлевичем. Оказалось, он уже провел первую выставку в Киеве в 1925 году. Тогда она называлась «Выставка по изучению мировых пространств». Состояла новая выставка из пяти отделов и лишь один посвящался непосредственно космическим аппаратам. Да и там была представлена всего одна модель, созданная самим Федоровым. Остальные отделы были: радиотелеграфным, метеорологическим, авиавоздухоплавательным, астрономическим и, собственно — межпланетный отдел.
Когда я увидел модель Федорова, то чуть не рассмеялся. Зная, как будут выглядеть в будущем настоящие космические аппараты, его представление о космическом корабле напоминал мне макет для фантастического фильма. Он был похож на самолет с короткими крыльями и винтом на носу. По бокам были вырезаны окна, очень похожие на обычные иллюминаторы самолета. Сами «крылышки» по виду напоминали стрекозиные, а под низом в задней части шел еще один винт. При этом Федоров с гордостью называл свой корабль крылатым, атомно-ракетным. Он лично показывал, где у будущего покорителя космоса располагается машинное отделение, теплорегулятор и многие иные компоненты корабля. Даже чертеж в разрезе поместил. Мда, иначе, как фантазером, я его назвать не могу. Но учитывая, что никто еще в космос не летал и ничего про него не знал, его идеи были настоящим прорывом для нынешнего времени.
Начало лето для меня ознаменовалось не только окончанием школы, но и новостью, показавшей всю непримиримость и кровную вражду между революционерами и бывшей дворянской властью. Седьмого июня в Польше убили полномочного представителя СССР Войкова. Причиной стало его участие в организации расстрела царской семьи. В ответ на это уже десятого числа ОГПУ без суда расстреляло двадцать человек, принадлежавших к бывшей знати. Немыслимо по меркам моей прошлой жизни, но в это время большинство людей восприняли это спокойно и как нечто обыденное. Все больше ко мне приходило осознание, в каком времени я теперь живу. До этого, в основном общаясь с детьми и оберегаемый родителями, большинство ужасов и гражданской войны и тяжелой жизни проходило как-то мимо меня. Возможно, тело Сергея повлияло на меня гораздо сильнее, чем я думал в первые годы. Но сейчас детские гормоны, благодаря которым все видится в более светлых тонах, постепенно отступали, и словно у меня с глаз снималась пелена розовых очков.
Это еще сильнее укрепило меня в желании следовать намеченному курсу. Только получив влияние и власть, я смогу тогда защитить себя и хоть как-то поспособствовать наступлению того светлого будущего, о котором постоянно писалось в газетах и говорилось на собраниях комсомола.
Ну а впереди меня ждало поступление в университет, представление моей новой книги Кольцову и, надеюсь, введение норм ГТО в жизнь страны. Что только добавит мне новых очков в репутацию, став фундаментом моего пути к вершине.
Июнь — декабрь 1927 года
Если бы не Люда с Борькой, свой день рождения я бы «проспал». Замотался с работой над книжкой, сдачей экзаменов и выяснением, какие мне документы нужны для поступления и что вообще требуется, чтобы стать студентом одного из старейших университетов страны.
С университетом вообще интересно получилось. После революции в рамках программы большевиков о доступности обучения трудовым массам в него хлынуло огромное количество народа. Ведь в декрете Совнаркома от 1918 года четко говорилось: «каждое лицо, независимо от гражданства и пола, достигшее 16 лет, может вступить в число слушателей любого высшего учебного заведения без предоставления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы». Естественно, что это сразу переполнило университет новыми студентами и преподаватели просто не справлялись с нагрузкой. Да и большинство поступивших часто даже грамоты не знали! Пришлось срочно вводить поправки и ограничения. Так в 1919 году были созданы рабочие факультеты — рабфаки, которые готовили детей рабочих и крестьян к поступлению в высшие учебные заведения. Декрет СНК РСФСР «О рабочих факультетах» появился год спустя, в сентябре 1920 года, тогда же был взят курс на «пролетаризацию» высшей школы. На рабфак принимались молодые люди от 18 до 30 лет, имеющие трудовой стаж не менее трех лет, комсомольцы или члены партии.
Сначала туда принимали без вступительных испытаний (требовалось удовлетворительное владение письменной и устной речью и знание четырех действий арифметики). Но со временем правила ужесточились. В 1921 году был введен принцип командирования в вузы абитуриентов партийными, комсомольскими и профсоюзными организациями. Поступающие, получившие командировку, принимались в первую очередь, однако они должны были иметь уровень подготовки, предъявляемый к выпускникам школ II ступени и рабочих факультетов. В этот период поступить в вуз некомандированным было еще возможно, хотя такие абитуриенты зачислялись в последнюю очередь в случае наличия свободных мест.
Переломным стал 1922 год. Поступление лиц без командировок было ограничено, а в некоторые вузы и вовсе закрыто. Общее количество вакантных мест распределялось между командирующими организациями: рабочими факультетами, центральным комитетом партии, профсоюзами, комсомолом, политическим управлением Красной армии, которые должны были направлять на учебу кандидатов, отвечающих классовым принципам. Происхождение абитуриента стало решающим фактором при его приеме в высшую школу. Учитывая тяжелое экономическое положение страны, в 1924 году был принят декрет «О взимании платы в высших учебных заведениях РСФСР», который содержал детально разработанную шкалу оплаты. Бесплатно учились выпускники рабфаков, члены ВКП (б) и комсомола, беднейшие крестьяне, безработные, соответствующего происхождения, бывшие воины Красной Армии, работники просвещения и их дети (спасибо Крупской), круглые сироты, находящиеся на государственном попечении, командированные партийными организациями.
Нельзя сказать, что классовый принцип комплектования вузов был единодушно поддержан партийной верхушкой. Крупская к примеру (и не она одна), активно критиковала жесткую политику пролетаризации вузов, называя ее «дворянской навыворот». Соглашаясь с тем, что вузы должны быть открыты для рабочих и крестьян, она настаивала на том, что высшее образование должно быть доступно и для талантливых детей «нетрудовых элементов», а «недостатки происхождения» могут быть исправлены воспитанием в пролетарском духе. В данном случае к Надежде Константиновне прислушались. И несмотря на то, что правильное социальное происхождение еще долго оставалось бонусом, выделялись места для «талантливых» и «успешно закончивших» средние школы, а также была введена новая категория командируемых — «трудовая интеллигенция». А в 1926 году СНК РСФСР уровнял (при поступлении) детей работников государственной учреждений с детьми рабочих.
Вот и получалось, что в 1927 году благодаря тому, что я проработал, пусть и лишь учеником, несколько лет на заводе, я без проблем подпадал под категорию тех, кого принимают в первую очередь. А то, что я состоял в комсомоле, позволяло не платить за учебу. Ну и успешное окончание всех девяти классов позволило без проблем сдать все вступительные экзамены, которые к этому моменту вновь были введены.
Все это я узнал как раз, когда ходил в Московский университет для подачи заявки на поступление. Спасибо словоохотливой работнице приемной комиссии.
Но вернемся к дню рождения. Первой о нем мне напомнила Люда.
— Что ты хочешь в подарок? — спросила девушка, когда мы сидели на берегу реки, отдыхая после очередного суматошного для меня дня.
— Приму все, что подаришь, — улыбнулся я в ответ.
— Да, но хотелось бы сделать тебе приятно, — потерлась она своей щекой о мою грудь.
Нас сейчас никто не видел, потому мы не стеснялись в проявлений чувств.
— Ты прочитал ту книгу, что я тебе в прошлый раз подарила?
— Нет, — вздохнул я. — Времени не было… — попытался я оправдаться.
— Брось, — отмахнулась Люда. — Захотел бы, прочел. Потому я и спросила — мне не хочется, чтобы мой подарок пылился у тебя в комнате.
Я задумался на несколько минут. Что такого мне может подарить моя девушка, чего у меня нет или не может любой другой? Сразу в голову полезли пошлые мысли. Тем более и возраст уже был такой, что еле удавалось сдерживать гормоны, чтобы не заглядываться на всех встречных красавиц. Но нет. Люда хоть и позволяла мне многое, но вряд ли сейчас готова была зайти настолько далеко. Однако совсем отринуть подобные мысли не получилось, и я рискнул попросить ее кое-что другое:
— Подари мне танец.
