— Сообщила, ваше величество.
Грим медленно выдохнул.
— Она также сообщила тебе, что Даган просил пройти обучение?
Он наблюдал, как взгляд Госсамера переместился туда, где Падма стояла на коленях в саду. Его руки сжались на столе, прежде чем его взгляд вернулся обратно.
— Сообщила, ваше величество. Но вам не нужно беспокоиться об этом. Я отказался дать Дагану свое разрешение.
Грим не был полностью удивлен. Ему было любопытно, почему Госсамер так поступил.
— Почему?
— Почему? — Лицо Госсамера напряглось, и на его челюсти задергался мускул. — Потому что я не позволю, чтобы мой самец был предметом еще больших насмешек, чем он уже есть.
— Ты действительно веришь, что я бы позволил это, Госсамер?
— Это не то, что вы можете предотвратить, ваше величество. Когда-то я был учеником. Я помню, каким конкурентным это может быть, каким жестоким. Даган не приспособлен для того, чтобы справиться с этим.
— Это правда. — Грим видел, что его ответ потряс Госсамера.
Напряжение в плечах Госсамера ослабло.
— Тогда почему мы это обсуждаем?
— Потому что, хотя я согласен, что Даган никогда не станет воином, это не значит, что он не может научиться защищать себя и тех, кого любит. Именно так он изложил свою просьбу моей королеве, и я не могу винить его за это. Это признак пригодного и достойного мужчины.
Госсамер быстро заморгал, чтобы контролировать свою реакцию на слова Грима. Он всю жизнь верил, что его младший сын именно такой, даже когда другие этого не видели. С первого момента, как он увидел Дагана, он полюбил в него. То, что он никогда не станет воином, не имело значения. В конце концов, его манно больше не был воином.
Грим видел эмоции, которые другой воин пытался контролировать. Его вера в Дагана, его любовь к нему и его беспокойство яростно светились в его глазах. Год назад Грим не понял бы этих эмоций. Теперь он понимал и был возмущен тем, через что прошел этот воин, чтобы защитить свою семью.
— Я бы попросил тебя пересмотреть свое решение. А пока ты это делаешь, могу я обсудить с тобой еще кое-что?
— Конечно, мой король.
Грим потер руки о столешницу, а затем посмотрел Госсамеру в глаза.
— Я должен извиниться перед тобой.
— За что?! — в своем шоке Госсамер забыл, что обращается к королю.
— За то, что не помешал моему дяде выгнать тебя из Дома Луанда.
Госсамер уже отрицательно качал головой.
— Вы ничего не могли бы сделать. Раск был королем. Вы только что прибыли на Люду после окончания обязательного обучения в других Домах Империи. Раск не послушал бы вас, даже если бы вы были будущим королем.
— Возможно, и нет, но я мог бы попытаться.
— Почему? — Госсамер был искренне шокирован. — Это не имеет к вам никакого отношения.
— Почему? Потому что пригодного и достойного мужчину никогда не следует выгонять из его Дома из-за того, кого он любит.
На это у Госсамера не было ответа.
— Я не знаю, что бы я делал, если бы Рэй не признал мое соединение с Лизой действительным. — Госсамер так и не успел ответить. — Это неправда. Я точно знаю, что бы я сделал. Я бы забрал свою Лизу и наших девочек и улетел. Я бы отказался от своего долга и своего народа. Я бы бросил все, что поклялся защищать, чтобы сохранить их в безопасности.
Госсамер склонил голову.
— Тогда вы понимаете, почему я покинул Дом Луанда. Падма значила для меня больше, чем любая должность.
— Это выбор, который ты никогда не должен был делать.
— В этой Империи он есть.
— Не на долго.
— Что?
— Я говорил с императором перед тем, как прийти сюда сегодня, и он согласен, что не должно быть никакого различия между торнианскими самками и не-торнианскими самками. Завтра он объявит, что отменяет закон, и каждая женщина, независимо от ее расы, будет иметь те же права и защиту, что и торнианская самка.
— Это… это… — Госсамер не находил слов. Это объявление изменило бы ситуацию для тысяч, нет, миллионов самок по всей Империи. Самки всегда подвергались риску раньше.
— Это должно было быть исправлено давным-давно. Почему это не было сделано, я никогда не пойму.
— Мы не можем судить о наших предках по тому, что они делали, если мы не прожили их жизни.
Грим поднял бровь, глядя на другого мужчину.
