Никто не отвечает. Я дважды обыскиваю весь дом, прежде чем прихожу к выводу, что ее здесь нет.

— Черт.

Я достаю телефон и звоню Айрис. Неудивительно, что она не отвечает.

Я набираю номер телефона Кэла, но он не берет трубку.

Я: Айрис с тобой?

Он отвечает не сразу, а мне неинтересно сидеть без дела. С таким же успехом я мог бы поехать к нему, пока жду.

Не прошло и тридцати минут, как я припарковался возле его квартиры и решил позвонить ему еще раз. Наконец он отвечает, но его голос грубее, чем обычно.

— Чего ты хочешь?

Вижу, Айрис добралась до него первой.

— Где Айрис?

На заднем плане хлопает дверь.

— Она спит.

— У тебя дома? — Мои зубы скрипят.

— Я не думаю, что это имеет для нее большое значение, пока это не связано с тобой.

— Дай ей телефон.

— Она не хочет сейчас с тобой разговаривать.

— Я хочу, чтобы она сама мне это сказала.

— Послушай меня. Иди домой и дай себе ночь, чтобы остыть. Вы оба слишком эмоциональны, чтобы иметь дело друг с другом прямо сейчас.

— К черту это. — Я вешаю трубку.

Я не позволю указывать мне, как обращаться с моей женой. Может, они и друзья, но я ее муж. Ее место в нашем доме, как бы она сейчас ни была расстроена. Пары обсуждают проблемы. Им не нужны сторонние посредники, чтобы справиться со своим дерьмом за них.

Швейцар Кэла придерживает для меня дверь. Я нажимаю кнопку лифта и жду, постукивая мокасинами по полу, пока двери не открываются. Поездка на вершину происходит быстро.

Я стучу кулаком в дверь Кэла.

— Открывай.

— Ублюдок. — Я слышу, как он ворчит, прежде чем дверь распахивается. — Иди домой. — Кипит он, закрывая дверь.

Я блокирую ее ногой и распахиваю.

— Где она? — Он толкает меня, и я отшатываюсь.

Я моргаю. Кэл толкнул меня? Он никого не трогает, не говоря уже о том, чтобы бросаться всем своим весом, потому что он зол. Единственный раз, когда я видел его таким, был на льду во время школьных хоккейных игр, и это было частью его вида спорта.

Он тычет пальцем мне в грудь.

— Она не хочет иметь с тобой дело прямо сейчас.

— С чего ты взял? Ты знаешь, что для нее лучше?

— Один из нас должен это делать, учитывая, что ты, черт возьми, этого не делаешь. Я знал, что ты не способен позаботиться о ней. Я, черт возьми, знал это и все равно помогал тебе, думая, что, может быть, ты действительно начинаешь меняться. Что, может быть, ты действительно любил ее.

— Я действительно люблю ее. Не то чтобы я обязан тебе что-то объяснять.

— Нет, Деклан. Очевидно, что нет, если ты назвал ее неудачницей, как и любого другого разочаровывающего ублюдка в ее жизни.

— Закрой свой гребаный рот.

— Почему я должен? Не похоже, что ты когда-нибудь делаешь то же самое. — Моя челюсть сжимается.

— Я совершил ошибку.

— Ошибку? — Он смеется. — Ты унижал свою жену до тех пор, пока она не почувствовала себя такой же никчемной, как и ты. Ты заставил ее почувствовать себя маленькой, бесполезной и незначительной — и все потому, что ты больше заботишься о своей работе, чем о человеке, которого, как ты утверждаешь, любишь. Так что все, что я могу сказать, это поздравляю, Деклан. Ты провел всю свою жизнь, защищая нас от нашего отца, только чтобы стать таким же, как он. — Я прикусываю язык и чувствую вкус крови.

Он отсалютовал мне средним пальцем, прежде чем захлопнуть дверь перед моим носом.

Нет ничего хуже, чем вернуться в дом без Айрис. Поражение давит на мои плечи, делая каждый шаг более трудным, чем предыдущий. Я втаскиваюсь в темный дом, безмолвный, как могила. То, что раньше приносило мне утешение, теперь наполняет меня только страхом, особенно зная, что я сделал, чтобы заслужить его. Я застрял, повторяя слова брата, чтобы заполнить тишину.

Ты назвал ее неудачницей, как и любой другой разочаровывающий трах в ее жизни.

Ты унижал свою жену до тех пор, пока она не почувствовала себя такой же никчемной, как и ты.

Ты провел всю свою жизнь, защищая нас от нашего отца, только для того, чтобы стать таким же, как он.

Это последнее, что болит больше всего. Услышав что Кэл думает обо мне… от этого мне хочется разозлиться. Не из-за тех жертв, которые я принес, а потому, что он прав. Если я не буду сдерживать себя, то стану таким же, как мой отец. Не то чтобы он начинал как холодный ублюдок. Ему потребовалось время и разбитое сердце, чтобы добраться до темного места быстрее, чем большинству других.

Ты можешь быть другим. Еще не слишком поздно.

Я делаю глубокий вдох и направляюсь на кухню. После моего бегства из ада и разговора с братом у меня нет сил что-то готовить, но мой урчащий желудок требует немного своего рода питания.

Я роюсь в кладовке, перебирая разные предметы, прежде чем остановиться на любимом Айрис.

Макароны прямо из коробки.

Давление в груди усиливается, когда я вспоминаю, сколько раз она готовила для меня за эти недели. Может быть, это и не было изысканно, но мне было все равно, пока она составляла мне компанию. Компании у меня больше нет, потому что я прогнал ее.

Я поставил две салфетки, не задумываясь об этом. Проходит целых десять минут, прежде чем я осознаю свою ошибку, и мое горло сжимается до такой степени, что мне трудно дышать. Я пытаюсь есть, но все на вкус как картон. А когда бросаю недоеденную тарелку с макаронами в раковину и поднимаюсь наверх, мне становится все хуже и хуже. Куда бы я ни пошел, я не могу избежать своих ошибок. Даже моя чертова спальня небезопасна. Воспоминания об Айрис нападают на меня в тот момент, когда я вхожу, а ее духи витают в воздухе.

Ее резинка для волос на комоде. Какой-то случайный каблук, брошенный в углу во время перепихона. Наша фотография в рамке в день свадьбы, она улыбается мне, а я хмуро смотрю в камеру.