— Не мешайте, прошу вас, — отвечает Слепнева и поднимает свои руки, окутанные теплым, золотистым светом: — отойдите.
Мы послушно делаем шаг назад, а валькирия опускает свои руки на грудь женщины. Ай Гуль берет меня под руку и прижимается всем телом.
— Тетя Паша… — говорит она: — никогда бы не подумала, что Никки на такое способен. Выколоть глаза у валькирий, убить свою родную тетю, выпустить ей всю кровь… что с ним не так?
— Родную тетю? Он все-таки Лопухин?
— Бастард. Один из благородных семян, посеянных Павлом Петровичем. — откликается Ай Гуль: — официально его признали в четырнадцать. Злобный такой звереныш был… но трусливый и слабосильный.
— Дай-ка я угадаю — его ты тоже гнобила? — хмыкаю я, глядя как затягиваются раны на предплечье у женщины. Все будет хорошо.
— Если бы. Академия все же раздельно мальчиков и девочек обучает. Но сейчас я жалею, что не гнобила его в детстве. Я бы его головой в туалет окунула и держала пока он не захлебнется. Но, тетя Паша! Она же души в нем не чаяла. Всегда такая добрая была. Правда против брака его возражала, но тут уж ничего не попишешь, он — Лопухин, а хотел на крестьянке женится. Смешно. — Ай Гуль упирается лбом мне в плечо: — мужчин-магов всегда меньше, чем женщин. Отсюда столько разводов и любовниц в высшем свете. Породу улучшать важно, но вслух об этом никто не скажет, неприлично. Вот и я… была бы послабее, давно бы посватали. А так… кому я нужна с девятым рангом-то? Не всякий такой как ты, Володя. Ты вот Мещерскую так любил, что не боялся в свет выйти, когда ты лейтенант, а она — полковник! Когда ты — еще даже Дара не открыл, считай никто был, а Мещерская — шестой ранг как минимум. Хотя я думаю в ближнем бою в открытом противостоянии мало кто с ней справится, я же вижу. И все равно ты не побоялся.
— Ну… еще как боялся. Маша — она такая, с ней шуточки лучше не шутить. Вот когда барышню Лан из Ся домой привел — так думал не выживу.
— Изволите напраслину на себя возводить, мой драгоценный супруг. — потупив глазки рядом встает Лан из рода Цин: — дома и в семье Владимир Григорьевич истинный хозяин и все слушаются слова его. Даже Тигрица из Империи. И вам бы я тоже рекомендовала его слушаться, а не крутить хвостом вокруг да около.
— Какие у тебя жены замечательные, — вздыхает Ай Гуль и наконец отклеивается от моей руки: — аж тошно. Вот стоило тебя из виду упустить на пару лет, а ты уже женат. И сколько раз!
Женщина на столе вдруг выгибается дугой и закашивается, мы с Ай Гуль торопливо подхватываем ее, чтобы не упала, валькирия утирает лоб и чуть кривит рот, улыбаясь.
— Ах…ахаа, аа… — выдавливает из себя воздух женщина и хватается за наши руки, хватается так, словно в пропасть падает и это ее единственная надежда.
— Тетя Паша! Прасковья Петровна! Это я, Гуля Зубова! — говорит ей Ай Гуль: — все в порядке! Вы живы, слава богу!
— Гуля! — женщина отпускает меня и хватает мою кузину обеими руками: — Гулечка! Никанора надо остановить! Срочно! Он решил совершить ужасное!
— Успокойтесь, тетя Паша! — выговаривает Ай Гуль, обнимая ее и поглаживая по голове: — мы все знаем. И про черных валькирий и что он войско решил себе сделать. Ничего страшного тут нет, никто войско к столице не подпустит, пусть их хоть десять тысяч будет, но маги высшей категории разметают их в считанные минуты. Тот же Казимир Голицын сейчас в столице находится. Главное, что вы живы.
— Ты не понимаешь. — женщина отстраняется от Ай Гуль: — он не пойдет на столицу. Ему войско нужно не для того, чтобы в город идти или на площади стоять. Черные валькирии должны помочь ему преодолеть нашу защиту. Он хочет пробудить Евдокию-заступницу! Праматерь!
— Так это же легенда. Выдумки. — хлопает глазами Ай Гуль и пожилая женщина, хрупкая на вид, эдакий божий одуванчик — тут же хватает ее за ухо!
— Ой! Тетя Паша, вы чего⁈ — хватается за ее руку Ай Гуль: — отпустите!
— Какая к черту легенда⁈ — рычит старушка и в голосе ее слышится сталь: — никакой легенды! Это вы, молодежь ни черта не знаете! Здесь он своей цели добился! Полил кровью Лопухиных лоб пресвятой Заступницы и Праматери! Ему нужно еще в два место — к ее сердцу и к ее правой руке. Монастыри Ордена в Сневеже и Ломово.
— Она в виде мощей хранится? По частям? — задаю я вопрос и чувствую себя немного неловко, когда старушка — оборачивается ко мне. Она отпускает ухо Ай Гуль (та шипит что-то нелицеприятное и потирает ставшую красным ушную раковину) и качает головой.
— Что за молодежь пошла, — ворчит она: — ни черта не понимают. Пресвятая Заступница, Праматерь — это квинтэссенция всего Рода. Все это время, все эти тысячелетия, однажды захороненная — она лежит у нас под ногами. Такова была ее воля, таков был ее путь смирения. Чтобы и в смертном сне ее ногами попирали. Однако же есть способ разбудить ее, позвать на помощь. — старушка спрыгивает со стола и потирает свою руку с разрезанным рукавом.
— Вот же… никогда бы не подумала на него. — говорит она и качает головой: — Никанор, Никанорушка, полно в сердце твоем злобы и темноты. Как же тяжко тебе по земле ходить.
— Тетя Паша! —
— Помолчи, Гуля. Все за мной. — старушка направляется к выходу. Мы идем за ней. Снова коридоры, оранжерея, она некоторое время стоит над увядающими растениями (стекло разбито и зимний холод уже убивает теплолюбивые цветы), стоит, наклонив голову и кажется, что разговаривает с ними. Потом мы идем дальше. Наконец снова возвращаемся в тот самый зал, где мы сражались с Никанором и его подружками. Все тот же мраморный пол, посередине — небольшое пятно коричневого цвета. Странно, я помню, что этот Никанор сюда кувшин крови вылил, неужели уже вытер кто-то? Куда она подевалась? Кровь такая штука, не могла она испариться. Вот свернуться и лежать неаппетитной черной лужей-лепешкой — вполне могла.
— Не успели, — констатирует старушка и с кряхтением садится на колено, дотрагивается ладонью к небольшому пятну в центре залы: — ты уж прости нас Мать-Заступница, Пресвятая Евдокия.
— Так это правда, — шепчет у меня за спиной потрясенная Ай Гуль: — правда! Я… не верю, но это правда! Неужели… как вы могли такое спрятать⁈ Тетя Паша⁈ Лопухины…
— Никто и не прятал. — пожимает плечами старушка: — просто в такое трудно поверить.
— Des miracles miraculeux! (Чудеса, да и только!(фр)) — бормочет Ай Гуль. Она опускается на колени и прикасается кончиками пальцев к белому, мраморному полу: — и правда… она теплая.
«Новости»
Редакціи стало извѣстно о томъ, что въ Гольдштиніи снова появился печально извѣстный вампиръ изъ рода Дракулы. На его упокоеніе былъ направленъ правительственный отрядъ охотниковъ за головами. Однако же въ ту же ночь на территоріи княжества произошелъ Прорывъ и твари изъ преисподней избавили охотниковъ отъ хлопотъ, пожравъ какъ самого вампира, такъ и его присныхъ, гулей и прочую нечисть. Къ сожалѣнію, правительственный отрядъ охотниковъ также былъ ими съѣденъ. Въ качествѣ хорошихъ новостей редакція замѣчаетъ что правительственная премія за голову вампира всё же была выдана Йонешу Бутовски, Закрывающему Магу, который и закрылъ Прорывъ спустя два дня.
Глава 28
— Еле ушли. — говорит Никанор, оглядываясь: — вы видели кто пришел ему на помощь? Ледяная Княжна Зубова. Девятый ранг. Закрывающий маг, разве что не магистр. Одна из сильнейших. Чертовы аристократы.
— Ты так говоришь, будто сам не аристократ. — упрекает его Вероника: — чертовы аристократы, говоришь ты.
— Оставь его в покое, швабра. — вступается Настя, которая поднимается на сиденье и вглядывается в окно автомобиля: — он только по крови аристократ. А сердцем он с нами, с народом. Наш товарищ.
— Да я чего, я ничего. Просто… страшновато стало. Вы видели, как этот меня? Я даже понять ничего не успела. Просто — грохот и темнота… кабы не целители. — Вероника повела плечами, поежилась, так, словно замерзла.
— Кабы не целители, так я бы и померла. — добавляет она: — страшно. Кто он такой? Мой «Водяной Серп» его даже не поцарапал, а ведь я и камень, и даже сталь могу резать. Думала его на половинки, а он даже не моргнул.
— Уваров. Владимир Уваров. Двоюродный брат Ледяной Княжны и ее любовник. — отвечает Никанор, на секунду отвлекшись от управления автомобилем: — давеча скандал в светском обществе был. Они там все лицемеры и пуритане, живут устаревшими буржуазными нормами и понятиями. Разлагаются в своих оргиях и заводят любовниц и любовников, но снаружи делают вид, что все прилично и не дай бог.
— Погоди-ка… Уваров. Тот самый, который столичный многоженец? — поднимает бровь Вероника: — про которого газеты пишут, что он дескать архидемона изнасиловал?
— Он же представился, — говорит Настя и закатывает глаза: — ах, да, ты не слышала. Потому что переоценила свои силы и валялась на грязной земле как тряпичная кукла. Кроме того, слухи всегда преувеличивают.
— Сама швабра. — говорит Вероника: — что? Думаешь я забыла? Я — тормозная? Вовсе нет. Сама швабра.
— У тебя сложности с адекватным восприятием мира. — замечает Настя: — вот если у нас все получится, если мы на самом деле установим мир справедливости и общего счастья, после революции — я садовником хочу стать. А ты? Ты только и умеешь что убивать.
— Убивать тоже полезное умение. Всегда найдется кого убивать, — рассудительно замечает Вероника: — и потом, не доживем мы с тобой до светлого общества. Меня вот больше интересует этот Уваров, неужели у него и правда сорок жен, как у Али Бабы?
— У Али Бабы было сорок разбойников. И нет, у него их не сорок… вроде бы. Насколько я знаю, у Лопухиных говорили о том, что у него есть главная жена, некая Мещерская, вроде бы она с Денисьевыми в ссоре. Потом несколько девиц-рабынь из какой-то дальневосточной тирании, там, где к женщинам как к имуществу относятся. Он одну даже на вечеринку к Разумовским приводил, смуглая такая девица. — говорит Никанор: — а вообще, светские сплетни к делу не относятся. Давайте по плану, у нас впереди еще две остановки.
— А что по плану, — машет рукой Вероника: — останавливаемся у монастыря, черные валькирии убирают охрану и ломают ворота, входим внутрь, пускаем тебе кровь над… над чем? Что тут? Сердце?
— Сердце. В Сневеже — правая рука. — кивает Никанор.
— Так вот, режем тебя, пользуясь твоей благородной кровью рода Лопухиных, славные предки которых…
— Прекрати ему на больную мозоль давить, — снова вступается Настя: — заладила тут.
— Сама Праматерь Евдокия встает на помощь своим потомкам. — не обращая внимания на Настю, заканчивает Вероника: — и разносит к чертям половину Империи. Так же? Крики, вопли, хаос, революция. Из руин Империи возрождается республика, общество справедливости и добра. Где нет места предрассудкам и у одного мужчины или женщины — могут быть много жен или мужей.
— Кто о чем, а вшивый о бане. — фыркает Настя: — до чего же тебя этот брак волнует. Само по себе супружество или институт брака — это буржуазные предрассудки. Люди, которые любят друг друга — могут быть вместе невзирая на такие устаревшие моральные парадигмы. Мы революцию делаем не для того, чтобы Вероника Ломова могла замуж выйти, а для того, чтобы угнетаемые народные массы могли наконец зажить нормальной жизнью. Чтобы искоренить несправедливость и привести всех к равенству. Мир, где все равны перед законом, где нет разделения на бедных и богатых, где нет угнетения и эксплуатации, где люди любят друг друга, а голод, войны и болезни останутся в прошлом!
— Нет, ну ладно голод. Если не продавать зерно за границу, то всем хватить должно. Ладно войны, если нет неравенства, то и воевать люди не станут. Но болезни? — говорит Вероника и чешет затылок: — с болезнями ничего не поделаешь. Ты, Насть, Томазо Кампанеллу перечитала. Весь этот «животный магнетизм» и естественная энергия. Ты вообще в курсе что Кампанелла тоже менталист был? У вас у всех крыша едет потихоньку.
