Люсифер. Внезапно его имя стало означать боль. И вину. Если он действительно что-то чувствовал ко мне, как же сильно я его ранила! О, мне оставалось лишь молиться, чтобы он правильно понял мои мотивы. Я просто хотела защитить его!

Я добралась до Тонды быстрее, чем думала, и не стала слезать с лошади на городских улицах. Вместо этого я проскакала через весь город, поглубже натянув капюшон на лицо, и наконец добралась до ворот дворца. Стражники пропустили меня без лишних слов, и я была благодарна дождю за то, что они не увидели моих слез. Я отвела Аннабель в конюшню, а затем поспешила к своей башне.

Добравшись незамеченной до своей комнаты, я выудила из кармана ключ и заперла дверь изнутри, а затем свернулась на кровати, подтянув ноги к груди.

В голове моей эхом продолжала звучать фраза: Ты поступила правильно, Тара, а на покрывало скатывались крупные слезы. Я пролежала так далеко за полночь, не обращая внимания на людей, регулярно стучавших в мою дверь, тихо всхлипывая и раскачиваясь взад и вперед.

Я все еще чувствовала губы Люсифера на своих губах, его теплый взгляд, его любящее прикосновение… Если бы я только осталась! Никто не обнаружил бы нас! Мы могли бы стать по-настоящему счастливыми!

В какой-то момент я, должно быть, задремала, потому что когда снова открыла глаза, то увидела за окном рассвет. Во сне Люсифер бежал за мной. Я все еще видела его лицо, искаженное от боли. Во сне он хватал меня за руку и кричал: «Пожалуйста, останься!»

Эти слова звучали эхом в моей памяти даже после пробуждения. Я не осталась – ни во сне, ни наяву. Я оставила Люсифера и никогда не смогу вернуться к нему. Для этого уже слишком поздно.

На веки веков слишком поздно.

Каким-то образом мне удалось встать с постели и переодеться, а затем я, спотыкаясь, как сомнамбула, спустилась к завтраку. Усиленно не обращая внимания на любопытные взгляды остальных, я принялась вяло копаться в своей тарелке.

Когда завтрак закончился, я, избегая всех, направилась в свою комнату, чтобы наконец сбросить это непривлекательное белое платье и переодеться во что-нибудь другое. Теперь мне было все равно, сумела ли мать прочесть мои чувства. Я бы рассказала ей, что Генри со мной расстался.

Я направилась к конюшне. На улице было холодно, но я этого почти не замечала. Не имело значения, заболею ли я. Ничто больше не имело значения.

Весь оставшийся день я провела в стойле с Аннабель. Я ухаживала за нею, кормила и ласкала ее, чтобы просто чем-то занять себя. Я не стала выезжать на ней, а просто сидела на тюке соломы, подперев руками подбородок.

У меня и раньше было несколько романов с юношами из дворян, но большинство из них длилось всего пару-тройку ночей. С Люсифером все было по-другому. Было, было, было… Мы знали друг друга всего несколько месяцев… хотя он меня, если можно так выразиться, знал семь с лишним лет. Сначала мы были просто друзьями, но потом стали больше, чем друзьями. Допустить такое было невозможно. И поэтому я ушла.

Как это было странно! Мы поцеловались всего один раз, – ну хорошо, можно считать, что два раза, – но теперь мне казалось, что я ушла от человека, за которым была замужем тридцать лет. А ведь не прошло и полгода с тех пор, как мы узнали друг друга!

О своих прежних романах я забывала спустя несколько дней, но что-то подсказывало мне, что с Люсифером все будет отнюдь не так просто. Смогу ли я когда-нибудь снова его забыть? Утихнет ли со временем боль?

Я настолько погрузилась в свои мысли, что даже не заметила наступления вечера. Только когда стало почти совсем темно, я поднялась с тюка соломы, снова провела рукой по ноздрям Аннабель и, не поев, вернулась в свою комнату. Не сбрасывая уличной одежды, я залезла под одеяло и начала тихо плакать в подушку.

Я скучала по нашему уютному молчанию на скале, когда я сидела, свесив ноги в бездну и просто чувствуя присутствие Люсифера рядом. Скучала по его неописуемым глазам и странному алому мерцанию в них. Мне не хватало друга, с которым можно было бы поговорить. Я скучала по его умопомрачительной улыбке, по нашей совместной охоте на чудовищ. Я скучала по нему. Как я по нему скучала!..

На следующее утро, – а ночью я почти не спала, – все началось сначала. Я спустилась к завтраку, а затем пошла к своей красивой белой кобыле. Аннабель нетерпеливо била копытами; ей нужно было побегать. Мне не хотелось кататься верхом, – вернее, у меня не было на это никаких сил, – поэтому я вывела ее в поводу на круглую арену для верховой езды, находившуюся позади учебного плаца.

Демонстративно не обращая внимания на Леандера, который тренировался на мечах с одним из стражников, я позволила Аннабель спокойно ходить вокруг меня. В какой-то момент кобыла пошла рысью. Я лишь слегка оборачивалась вслед ей, безучастно стоя в центре круга.

Когда Леандер закончил свою дуэль, он с деланной беззаботностью подошел ко мне, но на его лице я прочла беспокойство. Прислонившись к дереву, он некоторое время за мной наблюдал – но затем, увидев, что я не собираюсь вступать в разговор, мягко спросил:

– Тара, что происходит? Я ведь вижу, что с тобой что-то не так.

Да, он был прав. Со мной абсолютно все было не так. Рано или поздно мне все равно пришлось бы объяснять ему, что именно со мной не так, так почему бы не воспользоваться моментом сейчас?

– Генри со мной расстался.

– Вот так просто? – чуть приподнял бровь Леандер. – С бухты-барахты?

Я отвернулась от него, чтобы он не видел слезы, предательски набухшие в уголках моих глаз:

– Я не хочу об этом говорить, ладно?

Вероятно, это была самая неубедительная отговорка в мире, но другой мне придумать не удалось.

Леандер кивнул, тяжело вздохнув, оттолкнулся от дерева и вернулся на плац. Я была благодарна ему за то, что он не стал терзать меня расспросами. Сама я наконец свернула повод Аннабель и отвела лошадь обратно в конюшню.

Следующие несколько дней были как две капли воды похожи на этот. Я мало спала, а когда мне удавалось заснуть, мне снился Люсифер. Я почти ничего не ела и совсем перестала следить за собой.

Мадлен была обеспокоена, но после того, как я трижды резко огрызнулась на нее, и она перестала мне докучать. Большую часть времени я проводила в стойле Аннабель, засовывая пальцы под ее гриву, гладя ее плотную зимнюю шерсть, чтобы согреться, и тихо плакала про себя.

Никто не спрашивал меня больше, что со мной не так, и бросаемых на меня странных взглядов тоже стало меньше. Со мной никто не разговаривал, даже Тесса, которая всегда искала повод, чтобы поддразнить меня. Новости о том, что мой сердечный друг расстался со мной, вероятно, уже разошлись по всему дворцу. Вероятно, все принимали меня за маленькую наивную девочку, которой только что впервые разбили сердце. Я ничего не делала, чтобы исправить впечатление.

Дни, прошедшие с тех пор, как я перестала видеться с Люсифером, превратились в недели. Становилось чуть теплее, весна была уже не за горами. Я больше не плакала так много, но это совершенно не значило, что я перестала думать о нем. Даже воспоминание о его имени причиняло мне ужасную боль. Я просто заметила, что от плача легче не становилось, что плач был просто признаком слабости.

Я не могла позволить себе быть слабой.

И все же моя боль и моя тоска по нему стали почти нестерпимыми. Я думала, что мне со временем станет лучше, но становилось только хуже.

Тем не менее я постаралась, насколько это было возможно, вернуться к своему прежнему жизненному распорядку. Все должно было вернуться на круги своя – по крайней мере внешне. Я больше не хотела ловить на себе странные взгляды окружающих, но больше всего я не хотела, чтобы обо мне беспокоился Леандер.

Я стала брать разные уроки (хотя пытливый взгляд матери постепенно становился невыносимым), тайно билась с братом или проводила время с Аннабель. Иногда я выезжала на ней верхом, но больше никогда не охотилась на чудовищ и не обращала особого внимания на местность вокруг.

В общем, жизнь проходила мимо меня, словно мозг мой обложили плотным туманом. Я почти ничего не замечала вокруг; тело мое, казалось, двигалось автоматически, само по себе, словно сознание не давало ему никаких указаний. Я много чего делала из того, что составляло мою рутину до встречи с ним, но почти не отдавала себе отчета в своих поступках. Мир вокруг казался серым и каким-то блеклым.

Возможно, это происходило, потому что я почти ничего не ела. Я знала, что повариха Грета беспокоилась обо мне не меньше, чем Мадлен и Леандер, – недаром она теперь постоянно готовила для меня мою любимую еду. Как бы я ни хотела уважить добрую женщину, кусок не шел у меня в горло.

Когда мне нечего было делать, я проводила много времени в библиотеке. Вот и сейчас я уютно устроилась в удобном кресле с подголовником; передо мной на декоративном стеклянном столике стояли стакан с горячим лимонным напитком, нетронутая коробочка с выпечкой и подсвечник. За окном было уже темно, поэтому горели все восемь свечей.

Я держала в руках книгу, в которой каждые несколько минут переворачивала страницу, вроде и читая буквы, но ничего не понимая. Я дошла уже до пятидесятой страницы, но все еще не знала, о чем вообще роман, не говоря уже об имени главного героя. Все, что я видела перед собою, казалось каким-то нелепым сочетанием букв. Хотя чтение обычно расслабляло и отвлекало меня, я просто не могла сосредоточиться.

Вздохнув, я отложила книгу и отпила из стакана. Будет ли жизнь моя когда-нибудь снова такой же, как прежде? Наверное, нет.

Я посмотрела в окно. На улице лило как из ведра, и капли дождя наперегонки сбегали по стеклу. Я уставилась в темноту. Вот какой теперь стала моя жизнь – исполненной дождя и мрака. Это была не его бархатистая, теплая тьма, а черная и холодная бездна.

Я отчаянно пыталась сдержать слезы. Я никогда еще не плакала столько, сколько за последние шесть недель. Поразительно, сколько в одном отдельно взятом человеке может быть слезной жидкости!..

С этой еще больше расстроившей меня мыслью я наконец задремала прямо в кресле.

Я моргнула от яркого дневного света – и, сумев наконец открыть глаза, лишь через некоторое время поняла, где нахожусь. Я лежала под толстым пуховым одеялом на своей кровати с балдахином; в окно светило солнце, а Мадлен сидела рядом, спиной ко мне. Перед ней стояло ведро, в которое она обмакивала повязку.

– Что случилось?

Мой голос звучал хрипло, словно я несколько дней им не пользовалась. Вероятно, так оно и было.

– О Богиня! – вздрогнув, обернулась ко мне Мадлен. – Ты проснулась!

Я попыталась сесть – и голова моя, казалось, взорвалась. Моя камеристка нежно, но решительно опустила меня обратно на подушки. Что за ужасная головная боль! Кроме того, меня тошнило и жутко болел живот – не говоря уже о том, что тело мое, казалось, не могло решить, жарко ему или холодно.

– Что случилось? – повторила я.