Я подхватила дочь на руки. Надо бежать. Но на скамейке – ноут. Ноут это работа. Работа – жизнь.

Подбежав к скамейке, я левой рукой схватила компьютер, запихнула под мышку.

– Мам, давай его убьём?

– Нельзя никого убивать, заяц.

– Его можно. Он – злой.

Я поспешным шагом направилась прочь. Бежать было нельзя – ноут мог выпасть. Да и не настолько ж этот ненормальный идиот? Поняла, что ошиблась, когда крепкие пальцы больно схватили за предплечье.

– Не так быстро! – прорычал мужчина, обдав запахом какой-то палёнки.

Резко обернувшись, я ударила его ногой по ноге. Он взвыл, выпустил мою руку, но перехватил за шею. Аня впилась в жилистое запястье острыми зубками.

– Тварь! – заорал мужик и вдруг, выпустив меня, кулем свалился на землю.

– Упс.

Я уставилась на защитника. Высокий, мужественный… Рыжеволосый. Даже красноволосый. Волосы – словно овечья шапка. Весёлые, немного злые зелёные глаза в желтоватую крапинку под тёмными широкими бровями. Задорная усмешка пухлых малиновых губ… Я заморгала.

Он засунул руки в карманы джинсов, наклонил голову набок и подмигнул нам с Аней:

– Ну, привет!

– Это не ты, – прошептала я.

Ноут выпал, но Бертран успел его перехватить почти у самой земли. Реакция у него всегда была… кошачьей. Взглянул на меня с любопытством.

– А кто тогда?

– Мам, это что за дядя? – решительно потребовала ответа Анечка.

– Это Кот.

– Значит, всё же я?

– Но он – дядя?

– Это дядя-Кот.

Аня выскользнула из моих рук и недоверчиво уставилась на Бертрана. Тот снова усмехнулся.

– Такой же, как Тан? – недоверчиво уточнила дочка.

– Почти…

Мужик заворочался и начал подниматься. Бертран заботливо помог ему встать.

– Так, «дядя», – велел весело, – ты вот перед этими двумя сударынями извиняешься, и, если они тебя простят, то я отпущу тебя живым и даже целым. Сегодня я добрый.

– Ты ваще кто такой? Не по-пацански бить сзади!

– Так а я уже давно и не пацан, – рассмеялся Бертран.

Пьяный попытался показать, как бить правильно, махнул кулаком, целясь противнику в лицо, и в тот же миг взвыл, скрючившись: Кот заломил ему руку за спину.

– Странный у вас мир, – заметил грустно, – шпаг нельзя, стилетов нельзя… Коней – нет. Ничего нельзя и ничего нет. Да ещё и убивать нельзя. Как вы живёте с вот такими?

– Примерно так же, как вы с Анри.

Я выдохнула. Всё ещё не могла осознать, что это он. Он! Но – как? Снова подхватив охваченную любопытством Аню на руки, я направилась домой.

– Мы его прощаем, – заявила громко. – Отпусти его, Кот. И... ты есть хочешь?

Мой голос звучал на удивление ровно, но в душе вихрился смерч, и я старалась не думать о том, что происходит. Руки дрожали. В голове билось лишь одно слово: «Он!» – на разные лады.

– Я не просяю! – сердито возразила Аня.

– Живи, мужик, – Бертран выпустил несчастного из железной хватки и бросился за нами. – Кашу? С тыквой?

– У нас котлеты есть. И сосиски, если ты ешь сосиски.

– Звучит аппетитно. Давай сюда твоего бойца.

– Она не пойдёт к чужому на руки.

– Пойду. Это Кот же, мам.

Я хлопотала на кухне, а Бертран красноволосый и Бертран рыжешёрстный подозрительно наблюдали друг за другом, сидя на табуретках по разные стороны от стола. Да, после возвращения из Эрталии я завела себе собственного кота. Над именем долго не размышляла.

– Как твоя жена? – поинтересовалась я, отступив от плиты. На всякий случай. Чтобы что-нибудь на себя не пролить.

– Мы не поженились. Я сбежал из-под венца.

Обернулась к нему, чувствуя, как снова ускоряется сердце.

– Но ты же… но договор же…

– Ну… в условиях договора не было пункта держать его в тайне. Я рассказал Белоснежке, и сестрёнка дала мне от ворот поворот. Естественно. Буквально перед алтарём.

– А свадьба…

– Не состоялась, ко всенародному разочарованию.

– А Румпель?

– После того, как я его «убил», он рано поутру уехал. А с Белоснежкой мы расстались ближе к вечеру…