Несправедливо, глупо, странно!
Клятв не забуду я слова:
Его ждать буду неустанно.
Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего.
Сенека
Холодный нос тыкается в лицо, короткое робкое поскуливание переходит в протяжный, надрывный вой. Не открывая глаза, я протягиваю руку и натыкаюсь на теплый мохнатый бок. Вой прекращается. Мою ладонь лижут.
Я вздохнула, соображая, откуда в нашем доме собака. И почему так тяжело на душе? Я забыла что-то важное, что ускользает из моего сознания, как сон, который стремительно тает.
Я позвала бабушку, но не услышала своего голоса. Болит горло. Почему так жестко лежать? Поворачиваюсь на бок, рука задевает что-то липкое, холодное. Беру в руки кругляш. Открываю глаза- это мужские часы. В крови. И память мгновенно возвращается, а с ней возвращаются ужас, страх, отчаяние, осознание огромной беды.
Я лежу на полу беседки в огромной луже крови. Рядом собака, ее шерсть тоже в крови. В глазах собаки страх. Она готова убежать, но почему-то остается возле меня. Я слышу далекий шум. Голоса, крики, топот ног. Собака вскидывает голову, настораживает уши и громко лает. Не зло. Призывно. Мы здесь. Мы здесь.
Поднимаюсь сначала на четвереньки, собака радостно лижет лицо. Голова кружится, тошнит. Меня рвет. Собака убегает навстречу людям. Первая, кого я вижу – Марта. Подбегает и пытается меня поднять. Ей помогают мужские руки. Крики, вопросы, плачь. Не могу говорить, не знаю, как объяснить. Не верю, что произошедшее здесь не плод моей фантазии. Но откуда столько крови? Откуда взялась огромная воронка недалеко от беседки? С той стороны, где стоял Он. Опять ухожу в сон, липкий как кровь.
Я проснулась от того, что на кровать кто-то сел, и она прогнулась под его тяжестью. Мои губы смазали мокрой тряпицей. Сразу захотелось пить.
Сказала это вслух. Радостный шепот, бабушкины теплые руки и прохладная вкусная вода. Хорошо.
Открыла глаза. Ба сидит на кровати, Марта рядом на стуле.
- Как ты себя чувствуешь, деточка? – обе женщины напряженно ждали, когда отвечу.
- Хорошо, - услышала свой слабый голос, - ничего не болит.
- Слава богу, - бабушка перекрестилась. Никогда не делала этого при мне. Она изменилась: резко постарела, хотя ей чуть за пятьдесят, глаза красные от слез и бессонницы.
На пороге кто-то кашлянул. Это дядя Иван, председатель поселкового совета. Марта уступила ему стул и встала за спиной.
- Ты можешь говорить? – бабушка с досадой посмотрела на председателя, но промолчала. Видимо дело важное.
- Да, могу, - интересно, что хотят узнать?
- Что произошло тем утром? Откуда кровь?
- Кровь?
Тут нахлынули воспоминания: взрыв, крик, кровь и Он. Сжалось сердце, опять затошнило, началась рвота. Стало невозможно дышать, конвульсии сотрясали тело, комната и люди начали безумный танец, сливаясь в одно цветное пятно.
Кто-то прижимал к постели, кто-то колол руку, плакала бабушка, причитая и вспоминая святую заступницу, кого-то просили выйти и не мешать. Потом все стало стихать, отдаляться, и я провалилась в безразличную дремоту.
Выздоравливала медленно, все реже и реже окунаясь в страшные воспоминания, тихо убирая их фрагменты в надуманный сундук и крепко запирая на ключ, чтобы уже не болеть ими.
Постаралась оставить в памяти только веру в чудо, что Он выполнит свое обещание. «Верь мне, жди!» стучало у меня в голове и я, повинуясь этому призыву, неизменно отвечала «Верю».
Не выпускала из рук часы, стрелки застыли в одном положении. Пятнадцать минут шестого. Я даже не пыталась их завести или почистить. Мне не нужны были часы, мне нужна была вещь, которую Он держал в руках. Позже, когда я стала выходить из дома, надела их на руку и больше не снимала. Так было спокойнее.
Стали приходить люди, и я в сотый, тысячный раз рассказывала про взрыв. Сначала не понимала, почему недоверчиво воспринимали рассказ, но потом все прояснилось. Не нашли Его тело, ни отец, ни водитель машины не вернулись в поселок. След машины обрывался у маяка, который тоже был разрушен бомбежкой. Но под обломками ничего не обнаружили. Эти загадки будоражили местные умы.
Пока болела, жизнь поселка резко изменилась. Сразу после взрыва пропало электричество. В воздухе повис страх. Никто не мог объяснить, откуда прилетела бомба, никто не слышал шум самолета. Жители не могли найти объяснение многим вещам, которые вдруг начали происходить вокруг.
Так и не взошло солнце, низкий туман наползал с трех сторон на поселок, но ни разу не пересек невидимую черту. Люди боялись заходить в этот туман.
Поначалу ничего не подозревали. Местный участковый ушел в район доложить о необычном взрыве и не вернулся, в этот же день после обеда письмоносица Дуся уехала на станцию за газетами и как провалилась. Ее мать, переживая, чувствуя беду, взяла у Марты велосипед и не появилась ни в этот, ни на следующий день.
Несколько семей дачников, в том числе Паша с беременной женой, испугавшись взрыва, решили прервать отпуск, и Иван попросил их позвонить со станции в район. Все ждали, что приедет комиссия расследовать взрывы и уничтожение маяка, но ни один человек извне не появился в поселке.
Иван сам хотел поехать в район, но его заплаканная жена и три дочери вцепились в мужика и не выпустили за порог, хотя он их клял и ругал, кричал, что должен во всем сам разобраться. Собравшиеся на крик соседи поддержали семью и решили не отпускать единственного уполномоченного власти, оставшегося с ними на этот момент.
Две недели жители поселка "Старая мельница" ждали, что приедут люди из района, появится электричество, тучи разойдутся, выглянет солнце и рассеет туман своими лучами. Но ничего этого так и не произошло.
Однажды ко мне в комнату заглянула через окно Галка. Отодвигая занавеску и горшок с геранью, уселась на подоконнике.
Я уже не злилась на нее, последние события стерли из памяти неблаговидность ее поступка, просто мы перестали быть подругами.
- Слышала, - осторожно начала она, - председатель объявил сходку?
В комнату, услышав чужой голос, зашла бабушка и села на кровать. Она всячески ограждала меня, боясь возвращения болезни.
- В двенадцать часов все жители должны собраться у беседки, - произнеся последнее слово, Галка осеклась, но я не проявила никаких эмоций, поэтому продолжила, - будем решать, что дальше делать. Еще один человек ушел и не вернулся.
- Кто? - хором спросили мы с бабушкой.
- Пантелеймон, - это тот самый дед-морячок, который очень любил посмеяться над смущением женщин. Галка между тем продолжала: - Он два дня назад втихую взял свою лодку и поплыл по морю за маяк. Хотел этим путем до района добраться и самому все узнать. Его дочь до вечера не хватилась, но когда старик не пришел на ужин, забила тревогу и нашла у него под подушкой записку, где черным по белому написано, если он не вернется до сегодняшнего утра, считать его погибшим смертью храбрых. Народ волнуется, поэтому, я думаю, придут все. Нужно послушать, что скажет дядя Иван.
