Что началася война.

Кончилось мирное время,

По какой-то причине, нас не смогли предупредить, что война началась. Возможно, район был разбомблен, и просто некого было к нам послать. Теперь же многое становится ясным. Все, кто отбыл из поселка, попали под бомбежку или были вынуждены эвакуироваться!

Нам расставаться пора.

Я уезжаю,

Быть обещаю

Верным тебе до конца.

Эти слова говорят о том, что все мужчины пошли на защиту Родины! Поэтому считаю неправильным отсиживаться здесь. Необходимо провести мобилизацию и пополнить ряды Советской армии. Может быть, враг специально напустил этот туман, чтобы легче было справиться с народом!

В толпе раздались одобрительные мужские крики, женщины запричитали, заплакали.

- Предлагаю прямо сейчас готовить списки добровольцев. Чем быстрее мы организуемся, тем быстрее поможем Отечеству! Оно в опасности, бьется за нас, за наше счастливое будущее! Неужели мы останемся в стороне? Кира, дай бумагу моей жене, пусть пишет. Под номером один ставь мою фамилию.

У жены председателя выпали листки протокола из рук, и она не смогла остановить град слез. Пришлось дать ей воды.

Из толпы кто-то выкрикнул:

- А кто враг-то?

Председатель почесал затылок, из-за чего кепка съехала на глаза. Он в волнении даже не заметил, что не снял ее, войдя в дом.

- Давайте, рассуждать, - медленно протянул Иван, - что было накануне двадцать второго июня сорок первого года? Пакт Молотова – Риббентропа, подписанный в тридцать девятом году "О ненападении и соблюдении нейтралитета Германией и Советским Союзом". Значит, Германия отпадает! Тогда кто? Англии и Америке не понравилось, что был заключен этот договор, и что к нам отошли земли Прибалтики, Бессарабии и часть Польши. Может, это они развязали войну?

Заглушив ропот толпы взмахом фуражки, оголившей вспотевший лоб, председатель закончил:

- Кто бы ни был нашим врагом – Родина в опасности и ее следует защитить!

Тут к окну подошла Марта:

- Прошло почти четыре года, может, война уже закончилась?

- А почему тогда туман не ушел? – резонно спросил Иван, - Зачем нас держать в неведении? И кому это выгодно? Только врагу. Напугать нас хочет, разобщить. Значит, нужно идти на борьбу, дать отпор! А не сидеть, как мыши по норам - нам здесь тепло и сытно. Не пора ли, товарищи, действовать?

Жители поселка «Старая мельница» выстроились в очередь для записи. Мужчины, старики и подростки - за всех цеплялись женщины, заранее оплакивая их, не веря, что кто-то вернется.

Ба, посмотрев на мальчишек, с сомнением произнесла:

- А мальцов-то куда? Тоже на войну? Давайте оговорим возраст добровольцев.

Иван, обняв прильнувшую к нему жену, откликнулся:

- Записывать всех, кто старше восемнадцати и младше пятидесяти пяти.

Тут запричитала его супруга:

- Тебе же шестьдесят! А ты куда?

- Прости, Маша, не могу больше в стороне быть! Себя потерял. Я за всех них в ответе, поэтому первый идти должен!

- А туман? Пропустит ли он вас, останетесь ли живыми, не сгинете ли? - Мария Ильинична села на диван, безвольно уронив руки.

Председатель опустился рядом и стал тихо объяснять, как ребенку, которого нужно уговорить:

- Ну, чего ты, Маша? С чего ты решила, что мы сгинем? Не вернулся никто? Так может просто не могли, не сумели найти в тумане обратную дорогу или заняты были более важными делами. Мы же не раз с тобой это обсуждали. Потом, никто из нас не видел мертвых, поэтому сомнение остается, ждет ли там смерть? Или все иначе? Ведь слова песни показали, что жизнь за пределами продолжается, вот мы и посмотрим. Люди устали от неизвестности, изо дня в день одно и тоже. Прозябаем. Помнишь, ты сама недавно про это говорила?

- Да. Гончаров. "Лишь бы жить полной жизнью, лишь бы чувствовать свое существование, а не прозябать!", - бесцветным голосом проговорила Мария Ильинична. Муж ее обнял и принялся что-то ласковое шептать на ухо.

Мы отвернулись. Стало неловко быть свидетелем сцены нежности.

Если председатель, обычно очень осторожный человек, решает идти в бой, то, конечно, и другие тут же за ним потянулись.

В жизни часто случается - никак не можешь решиться на поступок, но если появляются единомышленники, то идешь за ними, отметая все прежние страхи. Даже страх перед таинственным туманом.

Мария Ильинична карандаш удержать не могла – руки тряслись, поэтому за списки взялась я. Писала долго, отгоняя тех, кто не подходил по возрасту, и не поверила своим ушам, когда услышала:

- Запиши и меня, Нарышкина Галина, девятнадцать лет.

Подняла глаза на Галчонка:

- Ты чего?

- Пиши! Я все продумала. Кем угодно буду – поварихой, медсестрой, нянечкой - главное быть там. Может, и Пахом сейчас воюет. Найду его. А нет, значит, не судьба. Не могу больше жить в неизвестности. Пиши, пожалуйста!

Весь поселок вышел провожать наш небольшой отряд. Всхлипы в толпе, глухой гул мужских голосов, громкий командный голос Ивана, старающегося построить добровольцев, суета и страх ожидания того, что будет за туманом – таким было это серое утро. Потом аккордеонист заиграл марш «Прощание славянки» и отряд тронулся в путь.

Впереди шел председатель поселкового совета Иван, рядом аккордеонист, он тоже вызвался добровольцем. Строй завершала Галя, одевшая по этому случаю мужские штаны, фуфайку и шапку ушанку. За спиной у нее болталась котомка со скатанным в рулон шерстяным одеялом.

Я побежала следом. Галчонок остановилась, крепко обняла меня и проговорила в плечо:

- Прости меня, Кирюха, за все! Прощай! Не поминай лихом! – и, поцеловав мое заплаканное лицо, побежала догонять отряд.

Я рыдала в голос. Было страшно отпускать в неизвестность своих друзей, знакомых, с кем прожила бок о бок последние годы. Сзади подошла Марта и прижала к себе, успокаивая.

- Тшшш…

Это было так знакомо, что я опять заплакала, вспоминая Его.

Все провожающие затихли, когда отряд подошел к туману, и люди один за другим начали исчезать в белом молоке.

-Галя! Дочка! – истерично закричала Екатерина, но в ответ только тишина, ни музыки, ни звука шагов.

Мы с Мартой подбежали к ней, готовой шагнуть в туман за дочерью, и увели подальше, сдерживая ее порывы вернуться. Потом, когда все разошлись, отпаивали Екатерину дома бабушкиными успокоительными отварами.