Я послушно сглотнул бульон.

Кира. Сразу появился образ девушки с длинными косами, ее улыбка, взгляд блестящих глаз. Защемило сердце.

Непроизвольно потер грудь, а медсестра вскинула глаза:

- Болит?

- Болит. Где я?

- Кенигсберг. Врача позову?

- Нет, не надо, - сделал очередной глоток, - Как я здесь оказался?

- Доставили вместе с другими раненными вашей части.

- Это Германия?

- Да. Отдыхай, милый. Скоро все отдохнем. Война заканчивается.

- Война?

Девушка удивленно посмотрела на меня и пошла за доктором.

Стою в солдатской шинели на вокзале. В руках вещмешок, там документы на имя Боргова Игоря, моего, двадцать пятого года рождения. Дата и месяц тоже совпадают. Теперь я товарищ Боргов. Говорят, поступил с этими документами. Зеркало в госпитале отразило мужчину, в котором я с трудом узнал себя. Сначала думал, что из брюнета превратился в блондина, но потом, приглядевшись, понял – это седина. Медсестра Глаша, видя реакцию, сказала, что на моей спине есть застаревшие шрамы, которые вовремя не зашили, поэтому выглядят они ужасно.

Я знаю, как их получил.

Паника, начавшаяся в госпитале, когда осознал, что ничего не понимаю, погашена благодаря доктору и лекарствам. Осталось ощущение большого обмана. Я обманул или меня обманули? Не важно. Я еду к Кире. Она ждет в нашей беседке у моря, там, где оставил. Она примет меня таким, какой я есть. Откуда такая уверенность? Знаю и все. Безоговорочно. Как то, что люблю.

Я зашел в привокзальный буфет, молоденькая продавщица улыбнулась:

- Вы, наверное, за кипятком?

- Нет, спасибо. Я хотел спросить, где можно найти машину, хочу доехать до поселка «Старая мельница».

Он задумчиво посмотрела на меня:

- Старая мельница? Впервые слышу такое название. Но я здесь всего год, спросите у милиционера, вон он, у второго входа стоит.

Милиционер проверял документы у мужчины в гражданском. Я протянул свои бумаги, он же, ознакомившись и вернув их, стал внимательно оглядывать подходящих к вокзалу людей.

- Разрешите спросить, - начал я, желая узнать, существует ли мой поселок или его уничтожила война, - как добраться до «Старой мельницы»?

И опять недоумение в глазах.

Я забеспокоился. Неужели поселка больше нет?

- Честно говоря, я здесь всего пару месяцев, и не могу точно знать. Советую обратиться к сапожнику. Там, за углом, его будка. Он из старожилов, может, подскажет, - и занялся следующим человеком, входящим в помещение. - Ваши документы?

Старая будка и не менее старый сапожник выглядели темным пятном на фоне недавно побеленного здания вокзала. Старик прибивал набойку к башмаку, ловко орудуя молотком. Когда я задал вопрос, он выплюнул на ладонь мелкие гвозди, которые зажимал в губах, и недоверчиво посмотрел на меня. В глазах блеснул огонек интереса.

Обернувшись, он достал из будки скамеечку, поставил перед собой и жестом приказал сесть.

- Вопрос, конечно, занятный, - отложил металлическую лапку вместе с ботинком, отряхнул кожаный фартук. - Ты оттуда, мил человек, что ли?

- Оттуда, - я кивнул.

- Я в первый раз вижу живого жителя из этого поселка.

От слова «живого» засосало под ложечкой, но я не успел спросить, как старик продолжил:

- Ты, парень, не дрейфь, мертвецов я тоже не видел. Но я туда больше ни ногой, и тебе не советую. Да, ладно, не пугайся! – сапожник принялся снимать с себя фартук. - Давай так, у меня сейчас перерыв, пойдем в пивную, там и поговорим по душам. Ты мне расскажешь об этом поселке, я тебе. Потом и решишь, стоит ли туда ехать.

Я помог старику занести вещи в будку, подождал, когда он навесит замок, и повернул в ту сторону, куда дед махнул рукой. Шел я медленно, заметив, что тому идти трудно.

- Меня кличут Назаром, а ты кто, служивый?

- Ин... Игорь Боргов.

- Игореша, значит, - старик вошел в накуренную комнату с несколькими круглыми высокими столами, за которыми местные мужики, потягивая пиво, тихо переговаривались.

Старик, лавируя между ними, прошел к рыжей даме, гремящей посудой за прилавком. Кивнул в мою сторону. Женщина налила пару кружек и положила на тарелку несколько пирожков из корзинки.

Я помог деду донести харчи до свободного стола, где старик, подтащив табурет, уселся, я же, повесив вещмешок на крюк под столешницей, остался стоять.

- Ну, рассказывай, - пододвинув ко мне кружку, Назар отхлебнул из своей. Вытер привычным жестом пену с усов. - Давно там жил?

- С детства отдыхал каждое лето, - я пить не стал, хотел иметь ясную голову.

- Ну и как там было?

- Поселок, как поселок. Дачники и местные. Море, пляж, танцы.

- Ничего такого не замечал? - почему-то перешел на шепот.

- Все, как и везде. Не тяни, старик, что случилось? Почему о поселке не слышали? Неужели на станцию никто оттуда не приходил?

- Никто. Все четыре года ни души. Они словно разом исчезли.

Старик откусил пирожок, посмотрел на сизую картофельную начинку и продолжил:

- Не знаю, где ты, Игореша, был, когда началась война, но я встретил ее здесь, на станции. В пять утра двадцать второго июня был авианалет, и наш районный центр, можно сказать, стерли с лица земли. Оставшиеся в живых спешно покидали город.

Я не мог уйти, моя старуха, царство ей небесное, была лежачая, поэтому перетащил ее и уцелевший скарб в подвал дома. Вели себя мы тихо, как мыши, всего боялись. Немцы, вскоре занявшие город, на нас внимание не обращали. А обувка - она у всех есть, что русских возьми, что немцев. Вот, и починял ее. Этим и жили.

Немцы железную дорогу восстановили и начали обживаться словно хозяева.

Как-то захотелось им на море. А какой самый близкий поселок? Конечно, «Старая мельница». Я хоть и не был там ни разу, но слышал, дачники рассказывали. Взяли немцы меня короткую дорогу показать. Еду, а самому боязно: уже месяца два, как прошло, а из вашего поселка ни одного человека видно не было. Может, вы там все затаились, а тут я гадов веду? Или разбомбило, как и нас? Весь в сомнениях. Но деваться некуда, дорогу показываю.