— Я не могу, — Лена грустно качает головой. — Ты не чужой мне человек… Ты отец наших детей. Я не могу ничего к тебе не чувствовать.

Я обхватываю руками руль.

— Тогда я скажу. Я скучаю по тебе, Лен… — мой голос звучит глухо. — Каждый чертов день, просыпаясь и засыпая, я скучаю по тебе.

— Дим… — Лена хочет что-то сказать, но умолкает.

А я продолжаю, глядя на руль и на свои руки.

— Иногда даже вставать не хочется утром. Идти, что-то делать, ведь вас рядом нет, а вечером не хочется возвращаться в квартиру, по той же причине.

— Это я виновата, мне не следовало увозить детей так далеко, — с сожалением произносит Лена.

Я мотаю головой.

— Нет. Все нормально. Лишь бы ты была счастлива… Ладно… Извини. Раскис я чего-то. Старею, — вздохнув, вспоминаю фотки, которые видел сегодня. — Маша ещё подарок сделала. Меня переклинило.

Повисает долгая тишина. А та самая песня по радио звучит, как насмешка, над тем, что происходит.

— Я несчастлива, Дим, — произносит Лена.

— Что? — от ее слов у меня все внутри содрогается.

— Я. Не. Счастлива, — она проговаривает более четко и усмехается. — Вот прежняя Лена бы, да, сказала, что у нее все зашибись. Что у нее прекрасная работа, прекрасные дети, и что жизнь у нее тоже прекрасная. Но я — не она. Я хорошо живу, и правда, у меня есть, чем гордиться, и есть, чем дорожить, чему радоваться. Но я несчастлива.

— Я тоже.

— Все ещё думаешь, что наш развод был ошибкой?

— Точно нет. Наверное, это одна из самых правильных вещей, что я делал в своей жизни. Теперь я это понимаю.

— Тогда какого черта ты сейчас зовешь меня к себе? — сердится Лена.

— Да потому что не могу без тебя. Я не хочу без тебя, неужели не ясно?! Вы — там, я — тут — да нахрена мне такая жизнь! Нахрена, скажи?! — почти ору я, обращая на Лену умоляющий взгляд.

— Дим… — между ее бровей вырисовывается морщинка.

— Прости. Я дурак… — я очень хочу заткнуться, но язык меня не слушается. — Ещё этот день рождения… Я опять начинаю все ворошить и, как обычно, все порчу… Исповедался, блин, идиота кусок. Все нормально. Я понимаю, что тебе это не нужно. Ты не слушай, не обращай внимания. Ты уже все это перешагнула и идёшь дальше, а вот я топчусь на месте. Но я горжусь тобой. Правда. И хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Я бы все отдал за это. А я привыкну… — пожимаю плечами, — когда-нибудь. Я обязательно привыкну, — и зажмуриваюсь. — Я должен привыкнуть, мать его, потому что так нельзя жить.

Несколько секунд я держу глаза закрытыми, пока не ощущаю движение воздуха, а следом прикосновения Лениных пальцев к моей щеке. От них веет таким теплом, что хочется продлить этот миг хотя бы ещё чуть-чуть.

— Дима, — тихо зовет Лена.

Открыв глаза, я осторожно беру ее руку и целую в центр ладони.

— Прости, Лен…

Я несколько раз киваю, давая ей понять, что со мной порядок, но затем вижу ее лицо. Ее глаза, которые смотрят на меня с нежностью. Ее приоткрытые мягкие губы, грудь, которая вздымается под легким платьем.

И у меня сносит башню.

Я дергаю ее на себя и жадно втягиваю воздух возле ее губ, и Лена сама их размыкает, впуская мой язык. Мои руки действуют сами по себе, отщелкивают наши ремни, обхватывают Лену за талию, шарят по ее телу, сжимают волосы.

Она сладкая, невыносимо вкусная… Ее запах, дыхание, то, как мои пальцы ощущают ее кожу — я все это вспоминаю. Когда Лена прихватывает зубами мою нижнюю губу, на это тут же отзывает член, а в мозгу штрафной карточкой проносится мысль — остановись, придурок.

И только благодаря этому мне удается оторваться от Лены. Я касаюсь ее лба своим. Лена издает полный отчаяния стон, чем заставляет мое сердце качать кровь еще быстрее. Мы оба дышим громко и часто. В ушах шумит.

— Чтоб ты знала, я ничего такого не замышлял. Я даже не знал, увижу ли тебя сегодня… — мои пальцы все еще вплетены в ее волосы и держат талию.

И надо бы дать себе по морде, чтобы убедиться, что мне все это не снится.

— Поехали, — говорит Лена, отстраняясь от меня. Она тянется за ремнем.

Я откидываюсь в кресле, провожу ладонями по лицу и с силой втягиваю воздух, наполняя легкие, чтобы хоть немного прийти в себя.

Что я наделал?

Лена тем временем поправляет платье, которое я задрал, пока блуждал руками по ее телу, приглаживает взлохмаченные волосы.

— Довлатовы разве дома? На дачу не укатили? — неуклюже пытаюсь повернуть разговор в прежнее безопасное русло.

— При чем тут они? — Лена смотрит мне в глаза напряженным взглядом. — К… тебе поехали, — ее голос подрагивает, выдавая волнение.

Я замираю, думая, что не так ее понял. Но взгляд Лены не оставляет мне повода сомневаться в услышанном.

— Ты… уверена? — не отрывая глаз от лица Лены, протягиваю руку и провожу ладонью по гладкому животу.

— Только в некоторых вещах.

Лена накрывает мою руку своей и хватается за пальцы, сжимая их.

Я вижу и чувствую, что ее тело буквально изнывает от желания. Про меня и речи нет. Я весь горю. Я как тот астероид, который прошел сквозь атмосферу и каким-то чудом не испепелился. Хотя, нет, я уже сгорел, распался на части, превратился в пыль, что лежит у ног любимой женщины.

И пусть Лена сказала немного не то, что я хотел услышать. Но ее слова — гораздо больше того, на что я когда-либо надеялся.

Я снова привлекаю Лену к себе и крепко целую, затем завожу двигатель и застегиваю ремень.

К черту все. Что будет, то будет.

— Извини за бардак, я не планировал сегодня принимать гостей, — говорит Дима, когда мы разуваемся. — Выпьешь чего-нибудь?

— Да, воды.

Я осматриваю Димину студию, пространство которой разграничено по цвету. На кухне и в обеденной зоне преобладает темно-серый и белый, а во всей остальной части — песочный оттенок. Минимум мебели, минимум текстиля — в квартире все только самое необходимое. Диван разобран, детские кровати тоже не застелены. Мой взгляд то и дело натыкается на разбросанные вещи: полотенца, рубашку, в которой я вчера видела Диму, носки кого-то мальчиков, забытые ими игрушки.

Подойдя к дивану, хватаю пустую упаковку с крошками шоколадного печенья, несу ее к мойке, под которой должно находиться мусорное ведро.

— Все ясно, чем вы вчера питались, — замечаю, что в ведре помимо упаковок от печенья и чипсов валяются банки из-под газировки.