— И куда же ты пойдешь? — скептически интересуется Ирина Ивановна.

— Еще не знаю, — пожимаю плечами. — Может, буду делать слингобусы, как моя .

— Слинго… что? — морщится мама.

— Слингобусы. Их еще называют “мамабусы”.

Издеваясь над родной матерью, я оттягиваю висящий на моей шее аляпистый аксессуар, который мама уже успела забраковать. Но мне неважно, что они не сочетаются с моим темно-зеленым платьем, если с их помощью я смогу хотя бы на пять минут занять одного из мальчишек. И если вы считаете, что пять минут спокойствия — это невероятное блаженство, вам точно нужны слингобусы.

— И ты бросишь аспирантуру ради каких-то погремушек? — хмурится мама.

Я прямо чувствую, как у нее пропадает аппетит и вера в меня.

— Нет, не ради каких-то погремушек, мам, а ради себя. Я хочу делать то, что не нужно из себя выдавливать.

Виснет зловещая тишина.

Серьезно. Даже мальчики перестают лепетать. Только отчим жевать продолжает.

Мама, ожидаемо, смотрит на меня, как на ребенка, которого ей подменили в роддоме. Свекровь, привычно, пялится с видом — мне никогда не стать достойной ее сына. Семен Петрович, стараясь разрядить обстановку, нервно хихикает.

А Дима… Дима смотрит с восхищением.

Господи… Лучше бы он просто посмеялся, как свекр.

— Мам, все нормально, — чувствую, что перегнула. — Я правда не знаю, чем займусь. Может, пройду какие-нибудь курсы. Или в автошколу пойду преподавателем. А что? Я педагог и отлично вожу машину.

— Нет, Лена! — негодует мама. — Так же нельзя! Откуда это взялось в твоей голове?!

— Девочки, не ругайтесь, — миролюбиво произносит Витя. — Хорошо же сидим.

— Нет, — упрямится мама. — Я решительно не понимаю, что с тобой творится в последнее время!

Горько усмехнувшись, я перевожу взгляд на Диму. Он будто чувствует, что я смотрю на него, поворачивается ко мне и замирает. Наверное, думает, что вот сейчас я все им и выложу.

Я еле заметно качаю головой, давая понять, чтобы он расслабился.

— Дядь Вить, пожалуйста, налей мне еще, — назло маме протягиваю бокал отчиму.

Я сегодня все делаю назло — свекрови, маме, Диме, себе… Какая разница? Ведь как прежде уже не будет. И это наше последнее совместное застолье в статусе семьи.

Господи, я и не думала, что будет так больно…

Тем временем мальчикам пора ужинать.

Я передаю Степку маме, а сама иду на кухню, чтобы приготовить смеси.

С прикормом у нас катастрофа. Дома я ежедневно воюю с мальчиками, пытаясь засунуть в них безвкусную кашу, полезную брокколи, архиполезный желток, пюре из кролика и жуткое месиво под названием “семга”. Но сегодня не хочу. Обойдемся бутылочками.

Достав их из сумки, ставлю на стол, как и контейнер со смесью, и вижу Диму.

Он подходит ко мне с бокалом вина.

— Держи, Лен, — протягивает бокал. — Отдыхай, я сам все сделаю.

Пожав плечами, я забираю вино и делаю несколько глотков, наблюдая за тем, как Дима возится с бутылочками. Глаза тут же затягивает пеленой, когда я думаю о том, что ни один мужчина в мире не стал бы готовить смеси для моих детей. Как и о том, что никакой другой мужчина не будет любить их так, как Дима.

Меня снова одолевают сомнения.

Но пора. Лучше сейчас, пока Маша маленькая, а мальчики вообще ничего не понимают.

Маша… Моя маленькая взрослая девочка. Конечно же она уже все понимает.

— Лен, ты чего? — Дима проводит пальцем по моей щеке, вытирая слезы. Я даже не заметила, как он подошел.

— Ничего, — отстраняюсь от его ладони.

А саму все потряхивает. Дима больше года ко мне не прикасался. У нас не то, что секса, не было вообще ничего. Мы не спим вместе. В смысле, не спим, как муж и жена в одной постели. Да и когда нам спать с двумя грудничками?

Мы просто выполняем свои родительские обязанности, а в остальном просто сосуществуем.

Как в той поговорке, знаете, наверное?

“Так они и жили, спали врозь, а дети были”.

Вот это прям про нас с Димкой…

Покормив сыновей, я помогаю свекрови убрать со стола лишнюю посуду и приготовить чай.

Вообще-то, основное торжество по случаю юбилея свекра состоится завтра в ресторане, а сегодня мы просто сидим по-домашнему, самым близким кругом. Да и не смогу я пойти завтра. Мальчиков оставить не с кем, маму с отчимом тоже пригласили. Оно и к лучшему. А Дима конечно пусть идет, все-таки папин юбилей, круглая дата.

Чай мы пьем по очереди, передавая друг другу Степу и Тишу как эстафетные палочки.

— Лен, вот зачем мужикам хозяйство паришь? — похлопывая по попке Тихона, осведомляется свекровь. — Ну у нас же тепло. Пусть писают на здоровье. Стиральную машину еще, вроде бы, с производства не сняли. Не на руках же стираешь?

— Если я сниму с них подгузники, то буду каждые десять минут прыгать, меняя им штаны и вытирая какашки. Вы этого хотите, да, чтобы я тут скакала как савраска? Можете не переживать, я этим дома с утра до вечера занимаюсь, — парирую я.

— Нет, Леночка, я ничего такого не хочу, я же о мальчиках забочусь, — обиженно говорит та, у которой сын уже в полгода едва ли сам на горшок не просился. По ее словам.

— О мальчиках забочусь я. И их отец, — возражаю в свою очередь, намеренно отделяя себя от Димы. — Ведь никто из вас не горит желанием лишний раз приехать и посидеть с детьми, — обвожу взглядом всех присутствующих.

— Но ты же сама всегда говоришь, что не надо, — обижается Ирина Ивановна.

— Но вы же детей для себя рожали! — вторит ей мама.

Да, она знает, в чей это огород прилетел камушек. А еще она знает, что я прекрасно помню о том, как она отговаривала меня рожать близнецов, утверждая, что нам и одного ребенка будет достаточно. Ну вы поняли, это как с алкоголем, только тут дети.

С тех пор мама уже сто раз пожалела о своих словах и даже просила прощения у меня и у своих новорожденных внуков со слезами на глазах, но осадок остался. И прямо сейчас вспоминание о том дне меня добивает.