— Я очень люблю тебя, Амелия, и ужасно боюсь, что тебя не будет здесь, когда я вернусь.
— Я до ужаса боюсь, что ты не вернешься, — призналась я ему.
Никто из нас не мог обещать друг другу иного исхода, ведь мы не знал, что ждет нас в будущем. Просыпаться каждый день и так было чудом.
— Когда ты уезжаешь? — спросила я.
— Утром.
— Так скоро? — прошептала я, чувствуя, как мое сердце наполняется отчаянием.
— Да, — ответил Чарли, и сердце его было разбито так же, как и мое. — Мне только что сказали, и я сразу пошел к тебе.
Не будет времени, чтобы побыть вместе до его отъезда. Не будет времени на воспоминания, которые я смогу сохранить до конца своей жизни, какой бы длинной она ни была. Мое сердце заболело впервые с тех пор, как я лежала рядом с папой. Я прикоснулась к лицу Чарли, как делала это уже много раз, но сейчас старалась запомнить каждую деталь: его скулы, разрез глаз, небольшую ямочку на подбородке, из-за которой я его дразнила, и больше всего — тепло его губ. Перед тем как попрощаться с ним, возможно, навсегда, я хотела убедиться, что запомнила все.
Боль в душе была невыносимой. Я успела полюбить Чарли, и снова мне придется страдать от того, что у меня отняли все хорошее, что было в моей жизни. Так хотелось, чтобы мое сердце перестало болеть. Я желала вырвать его из груди и выбросить, лишь бы не чувствовать и обрести покой, как мама и папа.
Я хотела умереть.
— Амелия, — позвал Чарли, положив кончики пальцев мне под подбородок. Я подчинилась и посмотрела в его полные беспокойства глаза. — Не пообещаешь мне кое-что?
Я прекрасно понимала, о чем он просит, и что нам не удастся договориться. Я хотела бежать, а он хотел следовать правилам. Покачала головой, выражая молчаливое несогласие, но он крепко держал мое лицо, не давая сказать «нет» без слов.
— Знаю, ты не признаешься мне в любви, но показываешь ее каждый день, и если на самом деле испытываешь ко мне такие чувства, то останешься — ты оградишь себя от тюрьмы или чего похуже.
— А что, если ты никогда не вернешься? — спросила я.
— Я найду тебя, Амелия. Я обещаю, что найду тебя.
— А если ты умрешь? — мои слова прозвучали ровно... без чувств. Говорить о смерти стало для нас обычным делом. Она больше не вызывала у нас страха, мы ее просто сторонились.
— А если ты умрешь, пытаясь? — огрызнулся он. — Пожалуйста, давай попробуем остаться в живых друг для друга.
Мне не хотелось спорить с ним, ведь у нас осталось так мало времени, но и дожидаться его, казалось, гораздо труднее, чем принять смерть, как последнюю страницу нашей истории любви.
Наши бессмысленные препирательства затихли, когда его губы встретились с моими во мраке ночи. Растворившись в его объятиях, я мгновенно подчинилась его прикосновениям, как это было каждый раз, когда Чарли так обнимал меня. Мы целовались до онемения губ или до тех пор, пока кому-то из нас не требовалось больше воздуха. Наши минуты, проведенные вместе, длились недолго, оставляя нам короткие главы и завязки, которые заставляли меня жаждать продолжения.
Мы отошли в темноту, которую обеспечивало дерево, нависавшее над оградой из колючей проволоки, и мой каблук зацепился за шаткий камень, отчего я потеряла равновесие. Чарли вовремя подхватил меня, чтобы смягчить приземление, и последовал за мной вниз, упираясь коленями в грязь. Он подхватил мою голову, не давая удариться, и я заглянула в его прекрасные глаза.
Он расслабился рядом со мной и провел рукой по моему животу.
— Как думаешь, за этими воротами есть люди, которые смотрят на те же звезды, тоже желая сбежать от своей жизни? — спросила я его.
— Не все знают, как плохо может быть, — ответил он.
— Мы знаем, — сказала я.
— Почему ты говоришь «мы», Амелия? — спросил Чарли. — Ты должна быть сейчас в университете и наслаждаться жизнью. А вместо этого наблюдаешь, как мучаются и умирают твои люди. Вдобавок ко всему, ты тоже страдаешь.
— Чарли, никто из нас не хочет быть здесь. И это главное. — Однако я сомневалась в правдивости своих слов. Я потеряла маму, папу и, скорее всего, Якоба. Кроме этих страданий, мне приходилось работать по пятнадцать часов в день, и времени на размышления не оставалось. Это оказалось для меня благословением. Однако в тот момент я почувствовала, что все рушится. Когда Чарли уйдет, у меня не останется ничего... и никого...
— Ты в порядке? — спросил он, заметив, что я смотрю мимо него в темноту.
— Нет, не в порядке, — призналась я.
Чарли наклонился ближе, рассеянно поглаживая пальцем мою щеку.
— Ты прекрасна.
— Мне страшно представить, как я выгляжу, — возразила я.
Он тихонько рассмеялся, как будто мое беспокойство по поводу внешности звучало смешно.
— Я вижу два глаза, с надеждой смотрящие на жизнь, идеальные губы, привлекшие мое внимание с того дня, как я впервые встретил тебя, и женщину, в каждом шаге которой чувствуется решимость. Твоя красота естественна, и она отражает все, что есть в тебе. Ты потеряла свою семью, но твоя сила невероятна. Каждая частичка тебя пленяет меня. Ты — все, что есть совершенного и прекрасного в этом мире.
Мягкий хруст грязи под нами отозвался щекоткой в ушах, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, от чего по позвоночнику пробежали мурашки. На мгновение замерев, посмотрел на меня с вопросом в глазах, и я ответила, обхватив его руками за шею, а затем притянула к себе.
Он безостановочно ласкал меня, оставляя тепло на каждом сантиметре кожи. Его прикосновения были нежными и осторожными, не похожими на те сцены, которые то и дело происходили в моем бараке. Я невольно наблюдала за тем, как над женщинами издеваются и берут их против воли, и при этом они кричат от боли. Им не давали выбора, чтобы сказать «нет». Нам сообщали, что нацистам нужно, и мы должны были подчиняться или страдать от последствий. Я работала так много часов и старалась всеми возможными способами держаться подальше, что мне как-то удалось избежать гнева их неумолимых атак.
— Все хорошо? — шепотом спросил Чарли, прикоснувшись губами к моему уху.
— Да, — ответила я, затаив дыхание. Он немного повозился со своей одеждой, освободился и задрал мое платье выше талии. Мое сердце колотилось, я боялась почувствовать ту боль, которую испытывали другие женщины. — Я никогда раньше не была с мужчиной. — Мне показалось, что я должна сообщить ему об этом. Я как будто ушла из дома юной девушкой, а за время, проведенное здесь, превратилась в женщину, которая видела слишком много.
Он улыбнулся в ответ на мое признание, и поцеловал в губы, отвлекая от всех мыслей, в то время как новые ощущения заставили меня широко раскрыть глаза. Чарли двигался во мне осторожно, не торопясь, доказывая, что его действия продиктованы любовью, а не чем-то другим. Поначалу мне было больно, но не настолько, чтобы все прекратить. Я некоторое время наблюдала за его лицом — за тем, как он прикрывает глаза, как растягивает губы, отдаваясь тяжелому дыханию. Падающая звезда на небе ненадолго отвлекла мое внимание, а затем по телу, как ток, пронеслось удовольствие, заставшее меня врасплох. Инстинктивно я обхватила руки Чарли, нуждаясь в якоре, который удерживал бы меня на земле, потому что с каждым движением маленькая частичка меня таяла в почве под нами. Мои тяжелые веки сомкнулись, отгородив меня от мира, и я представила себе самый красивый закат, растворяющийся в кристально чистой воде. Именно это я и чувствовала — шум волн, набегающих на песчаный берег, подхваченный приливом, который уносил меня все дальше и дальше, пока я совсем не потерялась среди моря.
Все мое тело залило приятным теплом, и я поняла, что впилась ногтями в руки Чарли так сильно, что, возможно, поранила его. Однако он, похоже, этого не заметил. Он был слишком занят тем, что смотрел на меня обеспокоенным взглядом.
— Ты в порядке?
