Мама часто драматизирует, но бабушка обычно не разбрасывается словами о смерти, так что я понимаю, почему она так взволнована.

— Я заеду к ней после обеда, и дам тебе знать, когда увижу, что с ней все в порядке. Это тебя успокоит.

Сделав вид, что я не сказала ни слова, мама открывает дверь «Панеры» и заходит внутрь. Я понимаю, как она не может смириться с мыслью, что бабушки может не быть рядом, я чувствую то же самое, но мама еще и настраивает себя на беспокойство каждый день.

Мама молча встает в конец очереди, прищурившись смотрит на меню перед тем, как достать очки из сумочки.

— Ты всегда заказываешь куриный сэндвич на гриле. Выберешь сегодня что-нибудь другое? — спрашиваю я ее.

— Нет, просто смотрю, может быть они добавили что-нибудь новое в меню.

— Не думаю, что что-то поменялось с прошлой недели, ¬— говорю, пытаясь сократить время изучения каждой колонки.

Она снимает очки, возвращая их обратно в сумочку, и оглядывает несколько человек, стоящих в очереди:

— Эмма, — шепчет она, — ты видишь его вон там? — она указывает на мужчину в начале очереди и работающего за кассой. Должно быть он одинок и свободен... в противоположность мне, ведь я в отношениях. Но она, тем не менее, предпочитает этого не замечать.

— Нет, — говорю ей, — не надо.

— А он симпатичный, — говорит она с усмешкой. Я очень рада, что теперь ей лучше, но делает она это за счет меня.

— Пожалуйста, хватит, мам, — бормочу я, не скрывая раздражения.

— Я хочу внуков, ¬— отвечает она нараспев.

— Мне всего лишь тридцать один, — возражаю я, — еще куча времени.

— Я не хочу, чтобы ты ждала так же долго, как я, Эмма. Рядом с тобой я чувствую себя старой курицей, и мне это не нравится. К тому же, нравится тебе это или нет, твои часики тикают, а ты с неправильным мужчиной, — она чувствует необходимость добавить это.

— То есть ты действительно считаешь, что мне стоит попробовать с кассиром в ресторане быстрого питания? Я – карьеристка с некоторым количеством долгосрочных целей, и запоминание номеров позиций в меню не входит в их число.

Вот как проходит обед каждый раз, когда я встречаюсь с ней в течение недели. Я люблю маму до смерти, и мне нравится проводить с ней время, но мы не сходимся во взглядах на мою личную жизнь, мою карьеру, мой образ жизни или диету. На самом деле, иногда мне кажется, мы находимся на совершенно разных планетах.

— Мам, не волнуйся за меня, хорошо? Я разберусь со всем.

— Я всегда буду волноваться, Эмма. Ты моя дочь. Ты не счастлива, и это очевидно.

— Я счастлива, — лгу я, пытаясь выдавить из себя улыбку, чтобы закончить разговор. Но никто не знает меня лучше, чем она. Я для нее как открытая книга.

— Но ты не проживаешь свою жизнь на полную, — возражает она.

— Мама, папа ушел пятнадцать лет назад, а ты с тех пор одна. Вот оно счастье? Ты живешь на полную?

— Ты мое счастье, Эмма.

Иногда чувство вины переполняет, и я думаю, она это знает.

***

Как только я сажусь в машину, мой телефон жужжит, и я тихо ругаюсь. Между звонками по работе, от мамы и Майка, которых в последнее время стало раздражающе много, у меня почти нет времени отдышаться. Достаю телефон и вижу на дисплее имя Майка. Не хочу говорить с ним прямо сейчас, но он продолжит звонить, пока я не возьму трубку, так что я тяжело выдыхаю и отвечаю.

— Привет, — стараюсь звучать тепло и выезжаю с парковки.

— Есть минутка? — спрашивает он и откашливается. Он делает так каждый раз, когда его что-то беспокоит.

— Конечно, — говорю это, хотя совсем не хочу слышать то, что он собирается сказать. «Прости» со мной больше не работает, а нескончаемые споры меня уже вымотали.

— Эм…извини за то, что я сказал вчера вечером, — звучит это так, будто он робот, или словно он просто произносит заученный текст. Я слышала этот треп миллионы раз.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Что с нами происходит? — его голос преднамеренно звучит раскаянно, почти фальшиво.

— Я не думаю, что проблема в нас, Майк.

— Почему это всегда я? — как обычно, он тут же начинает спор.

Чем же еще я хочу заниматься в два часа дня, в свое обеденное время?

— Не я вчера вернулась домой в пьяном угаре, — напоминаю ему.

Он рычит в негодовании и говорит:

— Я не был пьян.

— Запах виски ощущался на другом конце комнаты, Майк. Зачем ты врешь? Я с пониманием относилась к твоим выходам с друзьями несколько раз в неделю, даже когда ты приходил с запахом травки и чужих духов. Я продолжаю себе говорить, что ты еще просто не созрел, что ты повзрослеешь в какой-то момент, но нам уже по тридцать, и мне надоело ждать.

Моя жизнь состоит из переездов от одного «Старбакса» к другому, ожидая хоть каких-то изменений в рабочем графике, встреч с мамой на обеде и моих визитов к бабушке, когда вечером я в ужасе от необходимости возвращаться в маленький, пустой дом, который мы делим с Майком.

— К тому же, дома постоянно катастрофа: твои носки разбросаны по всем углам, грязное белье и полотенца валяются на входе в ванную и пустые коробки от пиццы, наваленные сверху на заполненное мусорное ведро ¬— все это стратегически продумано, чтобы мне было, что убирать, когда я возвращаюсь поздно домой.

Я не могу жить так всю жизнь.

— Так что, мы расстаемся в четвертый раз за этот месяц? — спрашивает так, словно его это совсем не смущает.

Это ничего не значит для него, потому что я не могла сдержать слово, когда говорила, что между нами все кончено. Еще хуже то, что он множество раз говорил мне об отсутствии у меня «яиц», из-за чего я и не смогу его оставить, напоминая, что мне некуда идти и моя работа внештатного дизайнера не может обеспечить мне надежные финансы.

Честно говорю ему:

— Я не думаю, что мы можем быть вместе.

Я не люблю его так, как думала когда-то, что люблю. И несмотря на то, что должна признать, что мама, возможно, права, это не та жизнь, которую я хочу.

Сейчас я достаточно спокойна, что неестественно для меня, обычно ведущей себя совершенно противоположно во время таких споров. Я борюсь за то, во что верю, меня сразу поглощает возмущение, а сейчас я абсолютно ничего не чувствую.

Он говорит:

— Прекрасно, тогда забирай вещи. Мне без разницы.