Энни задает вопрос:

— Что насчет риска, связанного с операцией?

— По моему мнению, риск введения кардиостимулятора невелик, а вот вероятность нового инсульта без него достаточно высока, — отвечает доктор Бек, — вы сейчас можете зайти к ней. Поговорите об этом, затем сообщите мне о своем решении.

Мы следуем за доктором Беком в отделение интенсивной терапии. Шум откачиваемого воздуха и писк аппаратов за занавесками я больше никогда не хочу слышать в своей жизни. Мне становится все труднее дышать с каждым следующим шагом. Я понимаю, как тяжело будет увидеть бабулю, беспомощно лежащей на больничной кровати.

Она всю жизнь была непоколебимой, сколько я ее знаю. Ничто не могло ее остановить или заставить отказаться от того, чем она хотела заниматься. До этого самого момента она сама водила свою машину, ходила по магазинам и даже выходила поужинать с друзьями. Я могу только надеяться быть такой же в ее возрасте. Теперь же, когда я захожу в комнату, она тихонько спит на больничной койке, а к разным частям ее тела присоединены провода и трубки. Бледная, волосы в полном беспорядке — это не та женщина, которую я знаю. Сердце разрывается от одного взгляда на нее, я хватаюсь за грудь, будто это поможет удержать все кусочки вместе.

— Бабуля, — тихонько говорю я, придвигаясь к ее кровати.

— Мам, — Энни делает то же самое.

Бабушка медленно открывает глаза и робко улыбается, от чего появляются ямочки на ее мягких щеках:

— Мои девочки, — голос звучит слабо, — я думала сегодня настанет тот самый день.

— Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось, — говорю я, беря ее вялую руку в свою и проводя большим пальцем по морщинистой коже на костяшках пальцев.

— Где Чарли? — спрашивает она, озабоченно наморщив лоб.

— Кто такой Чарли? — спрашивает Энни у бабушки.

— О, вы же знаете Чарли, девочки, — она смеется так, будто бы не знать этого мужчину просто нелепо.

Дедушку звали Макс, так что я не думаю, что она могла перепутать имена.

— Мы не знаем никакого Чарли, — уточняю я.

— О, вы точно знаете, глупышка. Конечно, вы знаете Чарли Крейна.

Я переглядываюсь с мамой и Энни, каждая из нас растеряна в равной степени. Доктор Бек все это время стоит позади, терпеливо ожидая возможности проверить бабушку.

— Это то, о чем я говорил. Она немного не в себе, — начинает он, — она рассказывала некоторые истории о своем прошлом, и я не уверен, что она понимает, какой сейчас год.

— У вас у всех такие красивые волосы, — говорит бабушка, с трудом поднимая руку, чтобы накрутить один из моих локонов себе на палец, — такие... прекрасные.

Я не понимаю, почему она так с нами разговаривает.

— Спасибо, бабуля, — я снова беру ее руку в свои, — с тобой все будет хорошо.

— Я знаю. Но не с вами тремя, если вы скорее не уйдете отсюда. Я не хочу, чтобы нацисты нашли вас в медчасти.

Это слово наполняет мою грудь ужасом. Мы знаем совсем немного о бабушкиной истории, в основном лишь то, что она пережила Холокост. На этом все и заканчивается. Она не хотела, чтобы мы знали детали и прочувствовали на себе те ужасы, так что мы пообещали никогда не говорить об этом.

— Эмма, — шепчет бабушка, притягивая меня ближе к своему лицу, — найди мою книгу. Сможешь, дорогая?

— Книгу? Бабуля, я не понимаю, о какой книге ты говоришь.

— Моя особенная книга, — ее голос звучит громче, — Пожалуйста.

Она явно взволнована моим замешательством, но я никогда не видела ни одной незнакомой книги в ее доме. Единственные книги, которые я видела — детективные триллеры, которые она обычно читала. Не думаю, что она имеет в виду один из них.

— Пожалуйста, найди ее и принеси мне.

Доктор Бек кладет руку мне на плечо, и как только я оглядываюсь, он кивает в сторону выхода, предлагая последовать за ним в коридор.

— Бабуля, я сейчас вернусь.

Мама и Энни кажется не замечают ни этого, ни того, что я следом за доктором выхожу из комнаты. Но, возможно, мне будет проще воспринять информацию, не поддаваясь воздействию их эмоций. Зайдя за угол, мы останавливаемся, брови доктора Бека приподнимаются:

— Я бы хотел сделать операцию сейчас же. Чем быстрее это произойдет, тем в большей безопасности она будет.

Тяжело вдыхаю и медленно выдыхаю через сжатые губы. Мне все еще сложно воспринимать все это.

— Я понимаю. Сделаю все, что смогу, чтобы убедить маму и тетю в том, что сейчас ей нужно именно это. Не думаю, что сейчас кто-то из них ясно мыслит.

— Это понятно, — отвечает доктор, — Мне очень жаль, что вы через это проходите.

Доброта и искренность, написанные на его лице, забирают у меня последние силы, которые я пыталась сохранить ради мамы и Энни. Слёзы неудержимо текут из моих глаз, я накрываю рот рукой и плотно зажмуриваю глаза, мечтая, чтобы этого сейчас не происходило.

— Извините меня, — выдыхаю я.

Доктор Бек обнимает меня за плечи и ведет по коридору, останавливаясь перед туалетной дверью:

— Я прослежу, чтобы о ней хорошо позаботились, ладно? — Он опускает голову, чтобы привлечь мое внимание. — Я обещаю.

— Спасибо, — отвечаю шепотом, — вы так добры, я очень ценю это.

У большинства врачей, которых я встречала, не было такого чуткого понимания того, через что проходят семьи в таких ситуациях.

— Эмма!

Как только я наконец оправляюсь от одного удара, второй прилетает следом, словно в то же самое место. Все мое нутро как будто бы превращается в одну сплошную боль.

— Эмма, вот ты где.

Я бросаю взгляд в другой конец коридора на звук его голоса, жалея, что мне это не померещилось, и подавляю стон. Майк бежит в мою сторону с выражением фальшивого беспокойства на лице. Он в очередной раз разыгрывает представление?

Доктор Бек убирает руку с моего плеча и складывает губы в жесткой улыбке:

— Что ж, дам вам поговорить наедине. Скоро вернусь осмотреть вашу бабушку.

— Спасибо, — искренне отвечаю я, когда он уходит в другом направлении.

Майк тяжело дышит, когда насильно сжимает меня в своих объятиях:

— Как бабушка? — спрашивает он, кладя руку мне на затылок.