— Если вы явились сюда, чтобы оскорблять меня и насмехаться над моей бедностью, я пожелаю вам всего хорошего, — заявила она, пытаясь сбросить с колен тяжелый гроссбух и встать, чтобы придать своим словам больше внушительности.
Но он уже вскочил, нагнулся над ней и со смехом толкнул назад на стул.
— Да когда же вы перестанете взрываться при первом слове правды? Вы ведь любите говорить правду о других — почему же не любите слышать правду о себе? Я вовсе не оскорбляю вас. Стяжательство, по-моему, прекрасное качество.
Она не была уверена, что значит слово «стяжательство», но в его устах это прозвучало как комплимент, и она слегка смягчилась.
— Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы злорадствовать по поводу вашей бедности, а затем, чтобы пожелать вам долгой жизни и счастья в браке. Кстати, а что думает сестричка Сьюлин по поводу вашего разбоя?
— Моего — чего?
— Вы же украли Фрэнка у нее из-под носа.
— Я вовсе не…
— Ну, не будем спорить из-за слов. Так что же она все-таки сказала?
— Ничего она не сказала, — заявила Скарлетт. И глаза ее предательски забегали, выдавая, что она говорит неправду.
— Какое бескорыстие с ее стороны! Ну, а теперь по поводу вашей бедности. Уж конечно, я имею право об этом знать после того, как вы тогда прискакали ко мне в тюрьму. Что, у Фрэнка оказалось меньше денег, чем вы предполагали?
Его нахальству не было предела. Либо она должна примириться с этим, либо попросить его уйти. А ей не хотелось, чтобы он уходил. Слова его были точно колючая проволока, но говорил он правду. Он знал, как она поступила и почему, и вроде бы не стал хуже к ней относиться. И хотя расспросы его были ей неприятны своей прямотой, объяснялись они, видимо, дружеским интересом. Только ему могла бы она рассказать всю правду. И ей стало бы легче, ибо она давно никому не говорила правды о себе и о том, что побудило ее поступить так, а не иначе. Любое ее откровенное признание неизменно шокировало собеседника. А разговор с Реттом вызывал у нее такое облегчение и успокоение, какое ощущаешь, когда, протанцевав целый вечер в узких туфлях, надеваешь удобные домашние шлепанцы.
— Неужели вы не получили денег для уплаты налога? Только не говорите мне, что нужда все еще стучится в ворота Тары. — Голос его при этом изменился, зазвучал как-то по-иному.
Она подняла глаза, и взгляды их встретились — выражение его черных глаз сначала испугало и озадачило ее, а потом она улыбнулась — теплой, сияющей улыбкой, которая редко появлялась последние дни на ее лице. Паршивый лицемер — а ведь порой бывает такой милый! Теперь она поняла, что пришел он вовсе не для того, чтобы поддразнить ее, а чтобы увериться, что она добыла деньги, которые были ей так отчаянно нужны. Теперь она поняла, что он примчался к ней, как только его освободили, не подавая и виду, что летел на всех парусах, — примчался, чтобы одолжить ей деньги, если она в них еще нуждается. И однако же, он изводил ее, и оскорблял ее, и в жизни бы не сознался, скажи она напрямик, что разгадала его побуждения. Нет, никак его не поймешь. Неужели она действительно дорога ему — дороже, чем он готов признать? Или, может, у него что-то другое на уме? Скорее последнее, решила она. Но кто знает. Он порой так странно себя ведет.
— Нет, — сказала она, — нужда больше не стучится в ворота Тары. Я… я достала деньги.
— Но, я убежден, не без труда. Неужели вы сумели обуздать себя и не показали своего нрава, пока у вас на пальце не появилось обручального кольца?
Усилием воли она сдержала улыбку, — как точно он ее разгадал! — но ямочки все же заиграли у нее на щеках. Он снова опустился на стул, удобно вытянув свои длинные ноги.
— Ну, так расскажите же мне теперь о своем бедственном положении. Эта скотина Фрэнк, значит, ввел вас в заблуждение насчет своих возможностей? Его бы следовало хорошенько вздуть за то, что он воспользовался беспомощностью женщины! Да ну же, Скарлетт, расскажите мне все. Вы не должны иметь от меня секретов. Я ведь знаю все худшее о вас.
— Ох, Ретт, вы самый отвратительный из… сама не знаю из кого! Нет, в общем-то, Фрэнк не обманул меня, но… — Ей вдруг захотелось кому-то излить душу. — Если бы только Фрэнк мог собрать деньги с должников, я бы ни о чем не волновалась. А ему, Ретт, пятьдесят человек должны, и он не нажимает на них. Он такой совестливый. Говорит, что джентльмен не может так поступать с джентльменом. И пройдут месяцы, прежде чем он получит эти деньги, а то, может, и вовсе не получит.
— Ну и что? Разве вам нечего будет есть, если он не взыщет долгов?
— Да нет, но… Дело, видите ли, в том, что мне не помешала бы сейчас некоторая сумма. — И глаза ее загорелись при мысли о лесопилке. А что, если…
— Для чего? Опять налоги?
— Ну, а вам-то что?
— Очень даже что, потому что вы сейчас попросите у меня в долг. О, я знаю все эти подходы… И я одолжу денег… не требуя того прелестного обеспечения, дражайшая миссис Кеннеди, которое вы еще совсем недавно предлагали мне. Разве что вы будете уж очень настаивать.
— Вы величайший грубиян, какого…
— Ничего подобного. Я просто хотел вас успокоить. Я понимаю, что эта проблема может вас волновать. Не слишком, но все-таки. И я готов одолжить вам денег. Но я хочу прежде знать, как вы намерены ими распорядиться. Думается, я имею на это право. Если вы хотите купить себе красивые платья или карету, я вам дам их вместе с моим благословением. Но если вы хотите купить пару новых брюк для Эшли Уилкса, боюсь, я вынужден буду вам отказать.
Гнев вскипел в ней так внезапно и с такой силой, что несколько мгновений она слова не могла вымолвить.
— Да Эшли Уилкс в жизни цента у меня не брал! Я бы не могла заставить его взять ни цента, даже если б он умирал с голоду! Вам в жизни не понять, какой он благородный, какой гордый! Да и где вам понять его, когда сами-то вы…
— Не будем оскорблять друг друга. А то я ведь могу обозвать вас почище, чем вы меня. Не забывайте, что я все время следил за вашей жизнью благодаря мисс Питтипэт, а эта святая душа способна выболтать все, что ей известно, первому подвернувшемуся слушателю. Я знаю, что Эшли живет в Таре с тех пор, как вернулся домой из Рок-Айленда. Я знаю, что вы даже согласились взять к себе его жену, хотя, наверно, это было для вас нелегко.
— Эшли — это…
— О да, конечно, — сказал он, пренебрежительно отмахнувшись от нее. — Где уж мне, человеку земному, понять такую возвышенную натуру, как Эшли. Только, пожалуйста, не забудьте, что я с интересом наблюдал за нежной сценой, которая разыгралась между вами в Двенадцати Дубах, и что-то говорит мне, что Эшли с тех пор не изменился. Как и вы. В тот день, если память меня не подводит, он не слишком красиво выглядел. И думаю, что сейчас выглядит не лучше. Почему он не заберет свою семью, не уедет куда-нибудь и не найдет себе работу? Почему он живет в Таре? Конечно, это моя прихоть, но я не дам вам ни цента на Тару, чтобы содержать там Эшли. У нас, мужчин, есть одно весьма неприятное слово для обозначения мужчины, который разрешает женщине содержать его.
— Да как вы смеете говорить такое?! Эшли работает в Таре как раб! — Несмотря на владевшую ею ярость, Скарлетт с болью в душе вспомнила о том, как Эшли обтесывал колья для ограды.
— Ну конечно, золотые руки! Как он, должно быть, ловко убирает навоз, а…
— Он просто…
— О да, я знаю. Допустим, он делает все, что может, но я не представляю себе, чтобы помощь от него была так уж велика. В жизни вы не сделаете из Уилкса фермера… или вообще человека в какой-то мере полезного. Это порода чисто орнаментальная. Ну, а теперь пригладьте свои взъерошенные перышки и забудьте о моих грубых высказываниях по адресу гордого и высокочтимого Эшли. Странно, что подобные иллюзии могут подолгу существовать в головке даже такой трезвой женщины, как вы. Так сколько же вам надо денег и зачем они вам нужны? — Она молчала, и он повторил: — Зачем они вам нужны? И постарайтесь сказать мне правду. Увидите, это сработает не хуже, чем ложь. Даже лучше, ибо если вы солжете, я, конечно же, это обнаружу, и можете себе представить, как вам потом будет неловко. Запомните навсегда, Скарлетт: я могу стерпеть от вас все что угодно, кроме лжи, — и вашу неприязнь, и ваш нрав, и все ваши злобные выходки, но только не ложь. Так для чего вам нужны деньги?
Она была в такой ярости от его нападок на Эшли, что с радостью плюнула бы ему в лицо, стерла бы с его губ эту усмешечку, гордо отказалась бы от его денег. И чуть было этого не сделала, но холодная рука здравого смысла удержала ее. Она с трудом подавила в себе гнев и попыталась придать лицу милое, исполненное достоинства выражение. А он откинулся на спинку стула и протянул ноги к печке.
— Ничто не доставляет мне такого удовольствия, — заметил он, — как наблюдать за внутренней борьбой, которая происходит в вас, когда принципы сталкиваются с таким практическим соображением, как деньги. Я, конечно, знаю, что практицизм в вас всегда победит, и все же не выпускаю вас из виду: а вдруг лучшая сторона вашей натуры одержит верх. И если такой день наступит, я тут же упакую чемодан и навсегда уеду из Атланты. Слишком много на свете женщин, в которых лучшая сторона натуры неизменно побеждает… Но вернемся к делу. Так сколько и зачем?
— Я не знаю точно, сколько мне потребуется, — нехотя процедила она. — Но я хочу купить лесопилку. И по-моему, могу получить ее дешево. А потом мне потребуются два фургона и два мула. Причем два хороших мула. И еще лошадь с бричкой для моих нужд.
— Лесопилку?
— Да, и если вы одолжите мне денег, то половина доходов — ваша.
— На что мне лесопилка?
— Чтобы делать деньги! Мы сможем заработать кучу денег. А не то я могу взять у вас взаймы под проценты. Стойте, стойте, хороший процент — это сколько?
— Пятьдесят процентов считается очень неплохо.
— Пятьдесят… Да вы шутите! Перестаньте смеяться, вы, дьявол! Я говорю серьезно.
— Потому-то я и смеюсь. Интересно, понимает ли кто-нибудь, кроме меня, что происходит в этой головке, за этой обманчиво милой маской?
— А кому это интересно? Послушайте, Ретт, и скажите, кажется вам это дело выгодным или нет. Фрэнк рассказал мне, что один человек, у которого есть лесопилка недалеко от Персиковой дороги, хочет ее продать. Ему нужны наличные — и быстро. Поэтому он наверняка продаст дешево. Сейчас в округе не так много лесопилок, а люди ведь строятся… словом, мы могли бы продавать пиленый лес по баснословным ценам. И человек тот готов остаться и работать на лесопилке за жалованье… Все это Фрэнк мне рассказал. Фрэнк сам купил бы лесопилку, будь у него деньги. Я думаю, он так и собирался сделать, да только я забрала у него деньги, чтоб заплатить налог за Тару.
— Бедняга Фрэнк! Что он скажет, когда узнает, что вы купили ее прямо у него из-под носа?! И как вы объясните ему, что взяли у меня деньги взаймы — ведь это же вас скомпрометирует!
Об этом Скарлетт не подумала — все ее мысли были лишь о том, чтобы получить деньги и купить на них лесопилку.
— Но я просто не скажу ему ничего.
— Так не под кустом же вы их нашли — это-то он поймет.
