— Твоей маме здесь не нравится, правда? — вмешалась Кристин.
Он сделал глубокий вдох и виновато улыбнулся.
— Да, не совсем.
— Уверена, в конце концов все уладится, — ответила Пегги.
— Надеюсь. — Стефано пожал плечами. — Мне проще. Я не просто приехал с отцом. Здесь моя родина, мои корни. Для нее же здесь все чужое.
— Стефано был усыновлен, — беспечно заметила Кристин.
— Я не искал своих биологических родителей. Никогда не стремился, — продолжил юноша. — Я просто хотел почувствовать это место, наверное.
По коже Пегги пробежали мурашки.
***
Пока дети сидели у нее в гостях, Пегги все думала. Где-то теперь живет ее Кристофер. Уже совсем взрослый. Мысль, что сын, возможно, думает о ней так же, как Стефано думает о своей биологической матери, — как о постороннем, неважном для него человеке, — мучила, словно болезнь. В конце концов, она не смогла удержаться от вопроса:
— Ты никогда не задумывался о том, что случилось с твоей биологической матерью?
Слова вылетели до того, как она успела их обдумать.
Юноша яростно покачал головой.
— Женщина, родившая меня, отказалась от ребенка. Уверен, на то были причины, но чтобы быть родителем… Дело же не в биологии. Это только часть. — Его тон был неторопливым, но пылким. — Мои мать и отец были теми, кто любил и воспитал меня. Они учили меня читать, усердно работать, противостоять хулиганам в школе. Они — мои родители, а не та незнакомка, отдавшая меня в чужие руки, когда мне было всего шесть месяцев.
Дрожащими губами Пегги пыталась возразить, но он опередил ее:
— Она даже записки не оставила.
Голова женщины затрещала от боли. Ей никто не предложил написать записку, а сама она была настолько глупа, что не догадалась этого сделать. Все, что ей позволили оставить ребенку — это детскую коробку, от которой, скорее всего, новые родители давно избавились, и маленькое одеяльце со звездочками, которое она связала для малыша. Все остальные детские вещи годами собирали пыль в нижнем ящике ее шкафа.
Раньше она часами вдыхала теплый, молочный запах, прижимая детские вещи к лицу. Но с годами этот запах исчез, уступив место запаху старости, хотя Пегги регулярно протирала ящик лимонным соком. В конце концов, она решилась постирать вещи, но химический аромат ириса, навсегда пропитавший одежду, только еще более усилил ее чувство утраты.
В уголках глаз защипало, срочно нужно было что-то сказать.
— Некоторых девушек заставляли отказываться от своих детей.
Кристин нахмурилась и озадаченно посмотрела на нее. Пегги хотела защитить биологическую мать юноши, осознавая свой долг перед ней. Она хотела, чтобы молодой человек понял, что его настоящая мать любила его, но не имела счастья лично сказать ему об этом.
— Ты прав, конечно. Твои родители взяли на себя ответственность и воспитали тебя. Но это совсем не значит, что биологическая мать не хотела тебя. В шестидесятые годы, если девочка беременела, родители часто не позволяли ей оставить ребенка.
Пегги чувствовала искры, которые метала в нее Кристин, сидящая напротив.
— Я не думал об этом. Может, мне придется пересмотреть взгляды. — Он примирительно улыбнулся, чтобы разрядить обстановку и сжал руки под столом.
— Стефано, нам нужно идти. — Кристин резко встала. — Фильм скоро начнется, а я ненавижу пропускать начало.
Они прошли к выходу. Пегги чувствовала себя дурой. Она засеменила за ними, стараясь возобновить беседу, чтобы не заканчивать разговор на этой странной, незаконченной ноте.
— Что вы собираетесь смотреть? — спросила она.
— «Офицер и джентльмен», — ответила Кристин.
— Что ж, приятно провести время. Вы пойдете пешком? В такой вечер будет приятно прогуляться по парку, — заметила женщина.
— Хм. Может быть. — Пегги поняла, что ее дочь опасается встретить Джо. Несмотря на энтузиазм Кристин и ее чувства к Стефано, женщина знала, дочь все еще сожалеет о бывшем. — Мы можем пройтись завтра, после новой кафешки.
Пегги подняла брови, открывая входную дверь и пропуская их к выходу.
— Новое кафе? Место, наверное, дорогое.
— Да, но у нас особый повод.
— О?
— Завтра мой день рождения, — сказал Стефано. — Мне исполнится двадцать.
Они шли по улице рука в руке, а Пегги стояла и все смотрела, сжимая дверь до боли в пальцах, боясь, что ноги откажут ей, и она рухнет на пол.
Элли
Голову ломило от жары, пока я смотрела на ванильного цвета дом на холме. Я была ошеломлена и сбита с толку, а сердце колотилось так быстро. Ко мне подошел Эд, погладил меня по спине и вложил в руку бутылку воды.
— Ты в порядке? — прошептал он.
Я не ответила, потому что все было ужасно. Просто ужасно. Возможно, я неправильно поняла слова бабушки?
