Ты понимаешь, что я хочу сказать: если бы люди, которые, вылезая из лесов, посещали по пятницам и воскресеньям эти забегаловки, чтобы выпить виски и переспать с бабой, вместо того, чтобы подкупать кого-то, если бы эти мужики не хотели, чтобы мы ходили туда, они бы выставили нас оттуда пинком в задницу. Но дело в том, что им было все равно, Мики, они не обращали на это никакого внимания. Однажды вечером один из них – он был ростом футов шесть, а для того времени это было очень много, так вот, он толкнул меня в бок, он был мертвецки пьян и несло от него, как от корзинки с гнилыми персиками месячной давности. И если бы он снял свою одежду, ее можно было бы поставить с ним рядом. Он посмотрел на меня и сказал: «Мистер, я хочу спросить тебя что-то. Ты есть Негро?»
«Ты прав», – сказал я.
«Как дела?» – сказал он на французском долины Святого Джона и улыбнулся мне так широко, что я увидел все его четыре зуба. – Я знаю, что ты негр. Хей! Я видеть одного в книге! И ты такой!" – Ему трудно было подбирать нужные слова, поэтому он подошел и шлепнул меня по губам.
«Большие Губы», – сказал я.
"Йя, Йя! – сказал он, смеясь, как дитя. – Ба-а-альшие губи.Пайду куплю тебе пива".
«Давай покупай!» – сказал я. Он засмеялся, стукнул меня по спине, чуть не попав в лицо, и двинулся к деревянной стойке, где стояли уже в очереди примерно 70 мужчин и 15 женщин.
"Мне нужно два пива, черт возьми! Или я разнесу тут все! – заорал он бармену, громиле со сломанным носом по имени Ромео Дюпри.
– Одно для меня, а одно для человека с большими губами'." -И все они чертовски весело смеялись, но не надо мной, Мики. Он принес мне пиво и спросил: «А как тебя зовут? Я не хочу звать тебя Большие Губы, не звучит».
«Вильям Хэнлон» – сказал я.
«Ну, тогда за тебя, Уилиам Анлон», – сказал он.
"Нет, за тебя, -сказал я. – Ты первый белый, который угощает меня пивом". И это была правда.
Потом мы выпили и заказали еще, и он сказал: «А ты уверен, что ты негр? У тебя только большие губы, а так для меня ты совсем как белый только с коричневой кожей».
Мой папа начал смеяться над этим, я тоже. Он так сильно смеялся, что у него начал болеть живот, и он держался за него, скривившись, он закатил глаза, капельки пота стали стекать ему на губы.
«Может быть, послать за сестрой, пап? – спросил я. – Я могу позвонить».
«Нет.., нет.., сейчас все пройдет. Самое плохое, Мики, что даже нельзя посмеяться по-человечески, когда хочется. А теперь это редко».
Он помолчал немного, и я понял, что сейчас самое время поговорить о том, что убивает его. Может быть, будет лучше для нас обоих, если мы сделаем это. Он глотнул воды и продолжал.
"Как бы то ни было, но ни женщины, которые ходили по пивнушкам, ни лесорубы, для которых это было привычным занятием, не собирались вышвыривать нас вон. Только пятеро стариков из Городского Совета были действительно оскорблены, да еще дюжина тех, кто стояли за ними – старейшины Дерри, ты понимаешь. Ни один из них никогда не переступал порог Парадиза или Вэлли Спа, они выпивали в загородном клубе на горе, но им хотелось убедиться, что ни один из тех бродяг и ни одна девица не пачкаются об этих черномазых из Компании И.
Вот, что сказал майор Фуллер: «Во-первых, я всегда был против, чтобы они там показывались. Я думаю, это ошибка и их отошлют куда-нибудь на юг или в Нью-Джерси».
«Это не мои проблемы», – сказал этот чертов старикашка Мюллер, мне кажется, его звали.
"Отец Сэлли Мюллер?
– спросил я, пораженный. – Сэлли Мюллер учится со мной в одном классе в средней школе".
Отец криво усмехнулся: «Нет, это, наверное, был ее дядя. В т( время отец Сэлли был где-то в колледже. Но если бы он был в Дерри я думаю, он был бы там – плечом к плечу со своим братом. А если ты сомневаешься, что все было так, как я рассказываю, то знай, что этот разговор пересказал мне Тревор Даусон, который мыл полы в офицерском клубе в тот день и слышал все это».
«Мне все равно, куда правительство посылает этих черномазых, – сказал Мюллер майору Фуллеру. – Мне интересно, куда вы разрешаете им ходить по пятницам и воскресеньям. Если дни ходят выпивать в нижний город, тогда будут проблемы. В нашем городе есть Легион, вы знаете».
«Хорошо, но есть вещи, которые меня связывают. Я не могу им разрешить ходить выпивать в загородный клуб НСО. Не только из-за правил, запрещающих неграм пить с белыми. Но это еще и офицерский клуб, понимаете!? А они все рядовые»
«Это тоже не моя проблема. Я просто надеюсь, что вы примете меры. Ответственность соответствует рангу». И он ушел.
Да, Фуллер решил проблему. Армейская база Дерри была чертовски обширна, хотя на ней и не было ничего. Всего около сотни акров. На севере она кончалась позади Западного Бродвея, где было посажено что-то наподобие зеленого пояса. А там, где сейчас находится Мемориальный парк было Черное Местечко. В начале 30-х годов, когда все это случилось, там был просто старый сарай для реквизита. Но майор Фуллер осмотрел все вокруг и сказал, что там будет «наш клуб». Действовал он так, будто был Папаша Вобук или что-то в этом духе, а может быть, он даже ощущал себя Папашей, предоставляя кучке черных рядовых свое собственное место, пусть оно было всего-навсего старым сараем. Потом он добавил как бы между прочим, что бары в нижнем городе для нас запрещены. Это было очень жестоко, но что мы могли поделать? У нас не было никаких прав. А молодой парнишка по имени Дик Халлоранн, который был поваром, сказал, что можно все устроить наилучшим образом, если очень постараться. Так мы и сделали, правда, очень постарались. Первый раз, увидев это местечко, мы были подавлены. Грязь, вонь, полно старых инструментов и коробок с бумагами. В сарае было только два малюсеньких окошечка и не было электричества. Пол был грязный. Карл Рун горько засмеялся и сказал: "Старина Майор – настоящий принц, дал нам свое собственное местечко. Свой собственный клуб! Во! И Джордж Брэннок, который тоже погиб в будущем пожаре, сказал: «Хей! Это чертов черный уголок, нормально. И название потрясающее».
Халлоранн был инициатором... Халлоранн, Карл и я. Надеюсь, Господь простит нас, – Он-то знает, что мы не имели ни малейшего представления, как это все обернется.
Спустя некоторое время к нам присоединились все остальные парни. Мы скребли, мыли, чистили, работали молотками, прибивали гвозди. Трев Даусон оказался неплохим плотником, и он показал, как прорубить еще несколько окон в стенах, и Алан Снопе, черт возьми, принес разноцветные стекла – что-то вроде витражей в церковных окнах.
«Где ты это достал?» – спросил я его. Алан был самым старшим из нас, ему было около 42, достаточно старый, некоторые звали его Поп Снопе.
Он вставил мне в зубы «Кэмел» и подмигнул: «Полночная реквизиция», – сказал он, и больше ничего. Все шло хорошо. И к середине лета мы уже ходили туда. Трев Даусон и еще несколько парней переоборудовали часть строения под кухню, небольшую, чтобы поместились гриль и пара плит, так что вы при желании могли получить гамбургер и французскую булочку. С одной стороны был бар, но там не предполагалось ничего, кроме содовой или напитка типа «Девы Марии» – мы знали свое место. Разве нас не проучили уже однажды? Поэтому если вам хочется напиться, то это можно было сделать в темноте.
Полы были по-прежнему грязными, но мы их мазали маслом. Трев и Поп Снопе провели электричество – еще одна «Полночная реквизиция», как я понимаю. К июлю вы уже могли пойти туда, взять кока-калы и гамбургер, или сосиску с капустным салатом. Там было симпатично. Так до конца мы и не закончили наш клуб, мы еще работали над ним, когда пожар сжег все дотла. Мне понравилось это занятие, а может быть то, что мы утерли нос этим – Фуллеру и Мюллеру и Городскому Совету. Мы сознавали, что все это наше, когда Ив Мак-Каслин и я водрузили вывеску:
"Черное Местечко.
Компания И гости".
Оно выглядело очень славно, и следующее действо было таким, белые ребята из НСО клуба начали своего рода соревнование. Они добавили комнату отдыха и кафетерий. Но мы не хотели выиграть это соревнование".
Мой отец улыбнулся мне со своей больничной койки. «Мы были молоды, за исключением Снопси, но мы были не совсем дураки. Мы понимали, что белые парни начали соревнование против самих себя, но если бы не дай Бог, мы начали выигрывать, ну тогда кто-нибудь переломал бы нам ноги, чтобы мы не бежали так быстро. У нас было все, что мы хотели, и ничего больше не нужно было. Но потом.., что-то случилось». Нахмурившись, он замолчал. «Что случилось, пап?»
«Мы обнаружили, что в наших силах организовать оркестр, маленький джаз, – сказал он медленно. – Мартин Деверю – капрал – играл на ударных. Эйс Стивенсон был кларнетистом. Поп Снопе вполне прилично играл на пианино. Еще один парень играл на корнете, а Джордж Брэнлок – на саксофоне. Все остальные время от времени подыгрывали кто на чем – кто на гитаре, кто на гармонике, и даже на расческе, обернутой в вощеную бумагу. Все это, конечно, случилось не сразу, но к концу августа по пятницам и воскресеньям в клубе играл небольшой неистовый Диксиленд комбо. У них получалось все лучше и лучше, нет, они не были великими музыкантами, просто у них получалось как-то теплее... или как-то по-другому...» Он выпростал свою исхудавшую руку из-под одеяла.
«Они играли неистово», – предложил я, улыбаясь.
"Верно! Ты верно ухватил! – воскликнул он, улыбаясь мне в ответ. – А дальше больше: люди из города стали приходить к нам, в наш клуб. Даже некоторые солдаты – белые солдаты с нашей базы. Каждый выходной зал бывал переполнен. Но это случилось не сразу. Сначала белые выглядели, как соль в стакане с перцем, но со временем их стало приходить все больше и больше. Когда появились эти белые, мы и забыли, что надо быть осторожней. Они приносили с собой спиртное в коричневых сумках, обычно хорошее спиртное, которое продавалось в барах в нижнем городе, а бутылки были из-под содовой. Выпивка загородного клуба, вот что я имею в виду, Мики. Выпивка богатых. Чивас, Глентфидич. Что-то вроде шампанского, которое подают на пароходах пассажирам первого класса. «Чемперс», – так некоторые из них называли его, так мы называем дома уродливых мулов.
Нужно было найти выход из положения и прекратить это. Но мы не знали, как это сделать. Они были из города. И они были белыми. А я уже говорил, мы были молодые и гордились тем, что сделали. И не в состоянии были предугадать, что могло здесь произойти. Мы понимали, что Мюллер и его друзья должно быть знают, что тут происходит, но мы никак не предполагали, что все это сводит их с ума, да, я не ошибся, – они просто обезумели. Они жили-поживали в своих шикарных домах по Западному Бродвею, всего в четверти мили от места, где мы сидели и слушали музыку типа «Блюзы тетушки Хагар» и «Копая картошку». Это было плохо. Они знали, что их белые молодые люди общаются с черномазыми. А что могло быть хуже? Ведь эти белые были не бродяги, которые уедут, как только сентябрь начнет плавно переходить в октябрь. Надвигалось событие типа того, что произошло в Городе. Молодежь приходила к нам выпить и потанцевать под джазовую музыку, пока один из них не пришел и не закрыл нас. Но они пришли не из Дерри. Они приехали из Бангора, Ньюпорта и Хэвена и Кливс Миле и Старого города. Здесь можно было увидеть разрезающих каперсы прилизанных мальчиков из Мэнского университета в Ороно, с их суровыми девушками, а когда оркестр наш освоил импровизацию рэггайма «Мэйн Стейн Сонг», они чуть не снесли крышу. Конечно, клуб принадлежал армейским, и тем, у кого не было приглашения, приходить не рекомендовалось. Но фактически, Мики, мы открывались в семь и до полуночи дверь не закрывалась вообще. А к середине октября народу набивалось уже столько, что в любое время, попав на танцплощадку, вы стояли там спина к спине еще с шестью танцующими. Места для танцев практически не было, вы могли только стоять и покачиваться.., но мне не встретилось ни одного человека, который возразил бы или возмутился. К полуночи все в зале рокотало, как в пустом заведенном автомобиле на большой скорости".
Он остановился, сделал еще один глоток воды, а потом продолжил. Глаза его блестели.
