"Да, да. Фуллер рано или поздно должен был положить этому конец. Сделай он это пораньше, многие бы спаслись. И всего-то требовалось – послать за полицией, чтобы она конфисковала спиртное, которое люди приносили с собой. Этого было бы достаточно, чтобы он достиг чего хотел. Нас бы прикрыли легко и надолго. Кого-то отдали бы под суд и посадили в тюрьму, а остальных просто перевели куда-нибудь. Но Фуллер медлил. Я думаю, он боялся того же, чего и мы. Он боялся, что горожане возмутятся. Мюллер больше не приходил к нему, а Фуллер, думаю, опасался сам идти в нижний город навестить Мюллера. Он много говорил, но ничего не предпринимал, был медлителен, как медуза.
То, что не сделал Фуллер, доделали за него ребята из Легиона Благопристойности. Они пришли в своих белых простынях в начале ноября и приготовили из нас жаркое".
Он снова замолчал, на этот раз он не стал пить воду, только смотрел в дальний угол комнаты, а в это время в коридоре звонил звонок, и сестричка прошла мимо открытой двери, цокая каблучками по линолеуму. Где-то работал телевизор, где-то играло радио. Я помню, что дул сильный ветер, хотя дело было в августе, но ветер казался холодным. Он ничего не знал о сериале, идущем по телевизору, и о песне «Прогуливаешься, как мужчина» в исполнении группы «Четыре Времени Года» по радио.
"Некоторые из них прошли через зеленый пояс, отделяющий базу от Западного Бродвея, – продолжил он наконец. – Должно быть, они встретились у кого-то дома, а может быть и на базе, чтобы надеть свои белые простыни и сделать факелы, которыми обычно пользовались. Я слышал, что они прошли прямо на базу по Риджелайнской дороге, главной дороге на базу с той стороны. Я слышал – не помню от кого, – что они приехали в совершенно новом «Паккарде», в своих простынях и нахлобученных на голову капюшонах; факелы лежали на полу автомобиля. Факелы эти производились в Лоусвилле: большие куски холстины наматывались на толстую палку, с тонкой резиновой красной прокладкой.
Была суббота, и наша компания прыгала и скакала во всю. Там было сотни две танцующих, а может быть и три. И вот приезжают эти шестеро или восемь белых в своем зеленом бутылочного цвета «Паккарде», а еще большее их количество шагает между деревьями от базы. Они не были молоды, не все были молоды" и иногда я думал, сколько случаев ангины и язвенного кровотечения было на следующий день. Надеюсь, что достаточно много. Грязные, подлые, трусливые ублюдки.
«Паккард» припарковался на горе и дважды мигнул огнями. Человека четыре вышли из него и присоединились к остальным. У некоторых были канистры с бензином, их в те дни можно было купить на автостоянке. У всех были факелы. Один остался стоять у «Паккарда». Ты знаешь, у Мюллера был «Паккард». Да, да. Зеленый. Они собрались вместе позади Черного Местечка и обмочили свои факелы в бензине. Может быть, они хотели только попугать нас. Я слышал и другое, но слышал и такое. Я предпочел бы думать, что они хотели просто напугать нас, уж очень не хочется верить в худшее. Возможно, когда они обмакивали свои факелы, бензин попал им на руки, вспыхнул, и они побросали факелы куда придется, только бы избавиться от них. Как бы то ни было, черная ноябрьская ночь посветлела от огня факелов. Некоторые держали их над головами и размахивали из стороны в сторону или крутили их над головой, а горящая пакля падала им на головы. Многие смеялись. Другие подошли к окнам кухни и бросили факелы туда. Все загорелось моментально, вспыхнуло, как порох, – за полторы минуты все было кончено. Несколько человек в островерхих белых капюшонах стояли снаружи, они кричали: «Выходите, черномазые, выходите! Выбегайте-ка!» Возможно, кто-то из них кричал, чтобы напугать нас, но мне хотелось бы верить, что большинство старались предупредить нас об опасности, точно так же мне хотелось бы верить, что факелы попали на кухню чисто случайно. Никто внутри помещения не знал о случившемся, пока Джерри Мак-Крю, который помогал повару этим вечером, не открыл дверь на кухню, – и почти сразу же вспыхнул. Языки пламени поднимались футов на десять, и его новый пиджак занялся мгновенно, тут же загорелись волосы.
Я сидел ближе к восточной стороне с Тревом Даусоном и Диком Халлоранном, когда это все случилось. Сначала я подумал, что взорвалась газовая плита. Я едва успел вскочить, когда люди, рванувшие к дверям, сбили меня с ног. Человек двадцать сразу же пробежали по моей спине. Наверное, впервые в жизни я испугался. Я слышал, как люди стонали и вопили – скорее выбираться отсюда, пожар. Но едва я пытался подняться, как кто-нибудь тут же подминал меня. Кто-то огромным башмаком наступил мне на голову, так что звезды посыпались из глаз. Мой нос был придавлен к натертому полу, я вдохнул запах грязи, закашлял, зачихал. И тут же почувствовал, как женский каблучок, высокий и острый вонзился мне в зад, он почти проткнул меня в том месте, ты понимаешь, и если бы не мои крепкие хаки, я, наверное в ту же ночь истек кровью.
Сейчас это звучит смешно, но я чуть не сдох к чертям собачьим в этом столпотворении. Меня топтали, колотили, ходили по мне, пихали и двигали во все места, так что я на следующий день не мог ходить вообще. Я закричал, но никто не обратил на это внимания, никто, из топтавших меня.
Спас меня Трев. Я увидел перед собой его большую коричневую руку и ухватился за нее, как тонущий хватается за соломинку... Я схватил его руку, и он вытащил меня. В это время кто-то наступил мне на шею, вот сюда".
Он потер то место, где челюсть переходит в ухо, и я кивнул.
"Мне стало так больно, что на минуту я потерял сознание. Но ни за что я не отпустил бы руку Трева, а он не отпустил бы мою. Наконец я встал на ноги, как раз возле стены, отделяющей зал от кухни, и в это время она рухнула со звуком «флумп», который производит лужа бензина, если ее поджечь. Я видел, как во все стороны посыпались искры, и видел, как бросились прочь от стены люди, как только она начала падать. Кто-то успел, кто-то нет. Один из наших парней, по-моему Харт Сарториус, был погребен под ней, и на одну секунду я увидел, как сжимается и разжимается его рука в искрах и огне из-под упавшей стены. Там была белая девчонка, лет двадцати, не больше, у нее загорелся подол платья. Она была с парнем из колледжа, и я услышал, как она умоляла его не бросать ее в огне. Он пару раз попытался вытащить ее, но потом убежал с остальными. Она стояла и рыдала, а платье занималось все больше и больше. На месте кухни был настоящий ад. Огонь был таким ярким, что на него невозможно было смотреть. Жар становился нестерпимым, Мики, я чувствовал, что кожа у меня сворачивается и трескается от жары, а волосинки в носу начинают обугливаться.
«Надо вырваться отсюда! – прохрипел Трев и начал тащить меня вдоль стены. – Давай, давай!» Но тут Дик Халлоранн схватил нас потащил в другую сторону. Ему было не больше девятнадцати, и глаза у него были, как большие бильярдные шары, но голова варила лучше, чем у нас. Он нас спас. «Не сюда, – закричал он, – не сюда!» И он показал назад, к оркестру, туда, где уже был пожар.
«Ты что, сдурел?» – прокричал в ответ Тревор. У него всегда был громкий голос, но в шуме пожара его едва было слышно. – Сдыхай, если желаешь, но мы с Вилли собираемся выбраться отсюда". Он не отпускал мою руку и опять принялся тащить меня к двери, хотя там было столько людей, что ее и не видно было. Нам надо было пробраться туда, я был в таком шоке, что не соображал, где верх, а где низ. Единственное, что я знал, это что мне не хочется поджариться, как индюшке. И тут Дик схватил Трева за волосы и потянул с такой силой, что Трев повернулся к нему. Дик ударил его по лицу, я видел, как голова Трева откинулась, и подумал, что, видимо. Дик сошел с ума. Затем он проорал в лицо Треву: «Они там все позадавят друг друга у этой двери, куда ты лезешь? Ниггер!» «Откуда ты знаешь?» – заорал Трев, а потом раздался громкий «Банг», – так дрова трещат в огне, но это был звук взорвавшегося басового барабана. Огонь побежал по балкам кверху, и начал заниматься покрытый мастикой пол.
«Я знаю, знаю», – орал Дик. Он тоже схватил меня за руку, и они оба стали тянуть меня в разные стороны, как в игре «перетягивание канатов». Но тут Трев хорошенько посмотрел на дверь и пошел за Диком. А Дик подволок нас к окну и схватил стул, чтобы выбить стекла, но тут стул начал гореть. Дик подсадил Трева, подталкивая его сзади. «Поднимайся, – кричал он, – поднимайся, черт побери!» И Трев полез по подоконнику. Потом он подтолкнул меня, и я стал карабкаться, схватившись за раму. На следующий день все мои ладони были в царапинах и занозах. Деревянные рамы уже дымились. Я стал спрыгивать, и если бы Трев не подхватил меня, я сломал бы себе шею. Мы посмотрели назад, откуда только что вылезли, и это было нечто! Кошмар из самых страшных. Оконный проем был желтым и пылал огнем. Языки пламени вырывались изо всех щелей, вплоть до крыши – все полыхало в огне. Внутри визжали, плакали, стенали люди. Я видел две коричневые руки, они махали нам, это были руки Дика. Трев Даусон подтолкнул меня вперед, я бросился к окну и схватил Дика. Когда я принял его вес на себя, прислонившись животом к зданию, я почувствовал такой жар, словно прислонился к раскаленной плите. Появилось лицо Дика, и на какое-то мгновенье я засомневался, сможем ли мы вытащить его. Он хорошенько надышался дымом и был на грани обморока. Его потрескавшиеся губы были широко открыты. Спина дымилась.
А потом меня чуть не вырвало, потому что я почувствовал запах сгорающих внутри людей. Я слышал – люди рассказывали, – будто паленое человеческое мясо похоже по запаху на жаркое из свиных ребрышек, но мне так не показалось. Это больше похоже на то, когда кастрируют лошадей, все их хозяйство сжигают на большом костре, и, когда костер разгорается, эти «шары» взрываются, как орехи, – вот на что это похоже. Я ощутил этот запах и знаю, что долго вынести его не смогу. Я сделал еще одну попытку сдержать рвоту и вытащил Дика. Он потерял один башмак. Я споткнулся о руки Трева и покатился вниз, Дик в это время был у меня на спине, и должен сказать, что голова этого негра была очень тяжелой. Я задохнулся и лежал в грязи несколько секунд, крутясь и держась за живот.
Наконец я смог встать на колени, а потом и на ноги. И я видел этих змей, убегающих через зеленый пояс. Сначала я подумал, что это привидения, но потом увидел ботинки. В это время вокруг Черного Местечка было светло как днем. Я увидел ботинки и понял, что это люди в белых простынях. Один из них упал и немного отстал от остальных и я увидел!"
Он остановился, облизывая губы.
«Что ты увидел, пап?» – спросил я.
«Не обращай внимания, – сказал он. – Дай мне воды, Мики».
Я дал. И он выпил ее всю, а потом начал кашлять.
Нянечка, проходящая мимо, заглянула и спросила: «Не нужно ли вам что-либо, мистер Хэнлон?»
«Свежую порцию анализов, – сказал папа. – У тебя есть, Рода?»
Она нервно, озабоченно усмехнулась и пошла дальше.
Отец передал мне стакан и я поставил его на стол.
«Дольше рассказывать, чем вспоминать, – сказал он. – Ты нальешь мне воды перед тем, как уйти?»
«Конечно, пап».
«Эта история, наверное, будет сниться тебе в кошмарных снах, Мики?» Я открыл было рот, чтобы солгать, но подумал, что лучше не надо. А сейчас я думаю, что если бы я солгал, он бы не стал рассказывать дальше, но может быть, я ошибаюсь.
«Думаю, что да», – сказал я.
«Ну, это не так уж страшно. В кошмарах случаются вещи и похуже. Они для того и существуют, я полагаю».
Он вытащил руку из-под одеяла, я взял ее, и мы держались за руки, пока он заканчивал свой рассказ.
"Я оглянулся как раз вовремя, Трев и Дик бежали, огибая здание, и я бросился за ними, стараясь вдохнуть немного воздуха. Вокруг было человек сорок или пятьдесят. Кто кричал, кто стонал, кто вопил, а кто – все это одновременно. Другие лежали бездыханные на траве. Дверь была закрыта, и мы слышали, как люди внутри молили выпустить их ради Христа, потому что они уже начали гореть. Это была единственная дверь, за исключением той, которая вела на кухню. Чтобы войти, надо было толкнуть дверь от себя, а чтобы выйти, надо было потянуть на себя. Те, кто выбрались, бросались на дверь и старались толкнуть ее. Но дверь не поддавалась. Оставшиеся внутри навалились на нее, давя друг друга. Не было никакой возможности открыть дверь, потому что она держалась весом тех, кто находился внутри. А огонь свирепел.
Трев Даусон помог спастись многим, если бы не он, то вместо восьмидесяти погибших, были бы сотни, но за это он получил вместо медали два года тюрьмы. Понимаешь, как раз в это время подъехал большой грузовик, и кто бы вы думали сидел за рулем? Мой старый друг сержант Вильсон, тот парень, который был владельцем всех ям на территории базы.
Он вылез и стал отдавать приказы, бессмысленные, конечно, люди их даже не слышали. Трев схватил меня за руку) и мы побежали к нему. К тому времени я потерял все следы Дика Халлоранна и не видел его доследующего дня.
«Сержант, я хочу воспользоваться вашим грузовиком!» – крикнул Трев ему в лицо.
«Убирайся с дороги, черномазый», – сказал Вильсон и толкнул его. А потом стал выкрикивать все свои дрянные оскорбления. Но никто не обращал на него никакого внимания, и продолжалось это недолго, потому что Тревор Даусон выскочил как пробка из бутылки и двинул его хорошенько. У Трева был очень тяжелый удар, и любой другой человек, конечно же, не встал бы, но у этого подлеца была крепкая голова. Он встал, кровь текла у него по подбородку, изо рта и из носа, и он сказал: «Я тебя убью за это!»
Ну, Трев стукнул его еще разок, но уже в живот, а когда он согнулся вдвое, я сложил руки и обоими кулаками стукнул его сзади по шее так сильно, как только мог. Такие удары делают только трусы, но чрезвычайное время требует чрезвычайных поступков. И я бы соврал, Мики, если бы сказал, что этот удар не доставил мне удовольствия. Этот сукин сын упал как подкошенный. А Трев побежал к грузовику, завел его и въехал немного левее двери прямо в здание Черного Местечка. Он врезался на полном ходу, и остановился. "Отойдите! – кричал он в толпу людей, стоящих вокруг. – Отойдите от грузовика!" -Они запрыгали, как белки, и что странно, Трев ни на кого не наехал. Он ударял по этой части здания опять и опять, может быть, уже тридцатый раз. Он разбил себе нос о руль, и кровь лилась из носа, когда он встряхивал головой. Он отъезжал ярдов на 50, разгонялся и снова – «Вам!» Черное Местечко было не более, чем консервная банка из рифленого железа, поэтому последний удар сделал свое дело. Вся эта часть кочегарки рухнула, рычащее пламя вырвалось из здания. Каким образом кто-то еще оставался там живым, я не знаю, но оставались. Люди гораздо более живучи, чем мы думаем, Мики. А если не веришь, посмотри на меня. Место это было, как смердящая топка, это был ад из пламени и дыма, но люди посыпались оттуда стремительным потоком. Их было так много, что Трев даже не осмеливался подать грузовик назад, чтобы не задавить кого-либо. Он вылез и побежал ко мне, оставив грузовик. Мы стояли и смотрели на конец всего этого. Это продолжалось минут пять, как говорили, но нам казалось, что длилось вечность. Последние люди, выбегающие оттуда, были все в огне. Их хватали и начинали катать по земле, чтобы сбить огонь. Заглядывая внутрь, мы видели других людей, старающихся выбраться, но мы знали, что это бесполезно.
Трев взял меня за руку, и я взял его за руку, мы пожали друг ДРУГУ руки из последних сил. И стояли, держась за руки, вот как мы с тобой сейчас, Мики, и наблюдали за всеми этими людьми. Они выглядели настоящими привидениями, те, которых мы видели той ночью, мерцающие контуры мужчин и женщин, выбирающихся через пролом, сделанный Тревором. Некоторые простирали к нам руки, как бы умоляя о спасении, другие просто шли, одежда их вся искрилась. Лица горели, они проходили мимо, и мы больше не видели их никогда.
Последней была женщина. Одежда на ней уже сгорела, и вся она горела, как свеча. Казалось, она смотрит прямо на меня, я видел ее горящие веки. Она упала, и все было кончено. Все местечко было покрыто сплошной шапкой огня. К тому времени, когда приехали пожарные машины с базы, а потом еще две из города, все уже выгорело само по себе. Вот какой был пожар в Черном Местечке, Мики".
Он выпил всю воду из стакана и отдал мне стакан, чтобы я налил и фонтанчика в холле. «Я, наверное, обмочу всю постель сегодня ночью, так я думаю, Мики».
Я поцеловал его в щеку, а потом пошел в холл набрать воды.
