– Наваждение? – с сомнением переспросил Эдди.
– Нннаваждение, – подтвердил Билл. Он рассказал им о том, что он нашел по этому поводу в энциклопедии и о главе, которую он прочел в книге под названием «Правда о ночи». Глэмор, сказал он, это гэльское имя существа, которое терроризировало Дерри; другие народы и другие культуры в разные времена называли его по-разному, но все они имели в виду одно и то же. Индейцы с равнины называли это «Маниту». Оно иногда принимало обличье горного льва, или лося, или орла. Эти индейцы верили, что дух Маниту иногда может входить в них, и, когда это происходило, они сами получали возможность превращаться в то животное, которое покровительствовало их дому. Гималайцы называли его «таллус» или «таелус», что означало злое магическое существо, которое может читать ваши мысли и превращаться в ту вещь, которой вы больше всего боитесь. В Центральной Европе Оно называлось «эялик», подобие вурдалака или вампира. Во Франции его называли «ле лу-гару», или «сбрасывающий кожу», термин, который варварски переводят, как «оборотень», но Билл сказал им, что «ле лу-гару» (которое он произносит «ле луп-гароу») может быть чем угодно, абсолютно чем угодно: волком, ястребом, овцой, даже насекомым.
– А в какой-нибудь из тех статей сказано, как справиться с ним? – спросила Беверли.
Билл кивнул, но вид его при этом выражал сомнение.
– У ггималайцев сосуществует ррритуал, чтобы ссправиться с ннним, нно он сслишком ооотвратителен.
Они посмотрели на него. Им уже расхотелось слушать то, что он собирался им сказать, но это было необходимо для них всех.
– Это нназывается ррритуал Ччуди, – сказал Билл и приступил к объяснению. – Если бы вы были гималайским святым, вы бы выследили таелуса. Таелус высовывает язык. Вы высовываете свой. Вы и Оно касаетесь языками и прикусываете их друг у друга, как будто сцепляете скобой, и смотрите в глаза друг другу.
– Ой, меня сейчас стошнит, – сказала Беверли, согнувшись пополам. Бен легонько похлопал ее по спине и оглянулся вокруг: не видел ли кто. Никто не видел; все смотрели на Билла, как зачарованные.
– Что дальше? – спросил Эдди.
– Тттак, – сказал Билл, – Зззвучит ддико, ннно в кккниге сссказано, что ппотом вы нначинаете рассказывать шшшутки и загадывать зззагадки.
– Что? – спросил Стэн.
Билл кивнул. Его лицо напоминало лицо журналиста, который хочет, чтобы вы знали, что не он придумывает новости, он только сообщает их вам.
– Ввот тттак. Ссначала рассказывает ччудовище-таелус, пппотом ддолжны рассказывать вввы, рассказываете и ппповорачиваетесь...
Беверли села, подтянув колени к подбородку и обхватила их руками.
– Не понимаю, как люди могут разговаривать, когда у них языки пригвождены друг к другу.
Ричи тут же высунул язык, обхватил его пальцами и заговорил нараспев:
– А мой папа – мусорщик!
Никто не рассмеялся, хотя это была старая детская шутка.
– Ммможет ббыть, имеется в ввиду телепатия, – сказал Билл. – Во вввсяком сслучае, если ччеловек зззасмеется первым, ннесмотря на бббо...
– Боль? – спросил Стэн. Билл кивнул.
– ..то таелус уубивает его и сссьедает. Я ддумаю, его дддушу. Ннно если чччеловек ззаставит ттаелуса ззасмеяться пппервым, то ему пппридется исчезнуть на сссотни лет.
– В книге не сказано, откуда он появляется? – спросил Бен. Билл покачал головой.
– Ты сам хоть немного веришь в это? – спросил Стэн, пытаясь придать голосу насмешливые нотки, но не смог найти в себе для этого достаточно моральных и умственных сил.
Билл пожал плечами и сказал:
– Ппочти верю. – Казалось, он собирается еще что-то добавить, но он не произнес больше ни слова.
– Это объясняет многое, – медленно произнес Эдди. – Клоун, прокаженный, оборотень... – он посмотрел на Стэна. – Мертвые мальчики, мне кажется, тоже.
– Похоже, это работенка как раз для Ричарда Тозиера, – сказал Ричи голосом диктора за кадром в кинохронике, – человека, у которого всегда в запасе тысяча шуток и шесть тысяч загадок.
– Если мы тебе поручим эту работенку, мы все помрем, – сказал Бен. – Медленно. В страшных мучениях. Тут все снова рассмеялись.
– Ладно, что будем делать? – требовательно сказал Стэн, но Билл лишь снова покачал головой.., и тут он почувствовал, что знает ответ. Стэн поднялся.
– Давайте пойдем куда-нибудь? – сказал он. – Мне тут надоело.
– Мне здесь нравится, – сказала Беверли. – Здесь в тени очень неплохо.
Она взглянула на Стэна.
– Тебе, наверное, захотелось подурачиться? Пойти на свалку или побросать в бутылки камнями?
– И мне нравится бросать в бутылки камнями, – сказал Ричи и встал рядом со Стэном. Он отряхнул воротник и принялся гордо вышагивать по кругу, как Джеймс Дин в «Бунтаре без причины». – Они обидели меня, – сказал он с унылым выражением лица, почесывая грудь. – Мои родители. Школа. Об-ще-ство. Все они, все давят на меня, малыш. Они...
– Дерьмо, – сказала Беверли и вздохнула.
– У меня есть петарды, – сказал Стэн, и все забыли и о Глэморах, и о Маниту, и об ужасной пародии Ричи на Джеймса Дина, когда Стэн достал из бокового кармана упаковку «Блэк Кэтс». Даже Билл был поражен.
– Гггосподи пппомилуй, Стэн, гггде ты их вввзял?
– У того толстого мальчишки, с которым время от времени хожу в синагогу, – сказал Стэн. – Я их обменял на целую кучу комиксов про Супермена и Маленькую Лулу.
– Давайте постреляем! – закричал Ричи, от радости с ним чуть не случился апоплексический удар. – Давай постреляем, Стэнни, я никому не скажу, христопродавец ты этакий, обещаю. Я всем буду говорить, что у тебя самый маленький нос, Стэнни! Я всем буду говорить, что ты – не обрезанный!
Услышав это, Беверли зарыдала от смеха. С ней и в самом деле мог случиться апоплексический удар, если бы она не закрыла лицо руками. Билл засмеялся, Эдди засмеялся, и через минуту Стэн засмеялся вместе с ними. В тот день, накануне Четвертого Июля, их смех разносился над залитой солнечным светом водой Кендускеага, и никто из них не заметил уставившиеся на них из зарослей ежевики и бесплодных кустов черной смородины оранжевые глаза. Берег реки на тридцать футов кругом полностью зарос ежевикой, а в центре зарослей находилась как раз одна из тех «чертовых дыр» Бена. Именно из этой бетонной трубы на них таращились эти глаза в два фута шириной.
