Фигура сделала еще один шаг вперед, и свет упал на лицо Генри Бауэрса. Он стал толстым и обрюзгшим, кожа имела нездоровый сальный оттенок, щеки опали и покрылись щетиной, и в щетине этой было белого так же много, как и черного. Три большие волнистые морщины выступали на лбу и над кустистыми бровями. Другие морщины скобками окружали уголки рта с толстыми губами. Глазки были маленькие и ничтожные внутри обесцвеченных мешков плоти – налитые кровью и бессмысленные. Лицо человека, год у которого идет за два, человека, которому в его тридцать девять лет набежало семьдесят три. Но это также было лицо двенадцатилетнего мальчика. Одежда Генри была все еще зеленая от каких-то кустарников, в которых он прятался днем.
– Ты не хочешь поздороваться, ниггер? – спросил Генри.
– Привет, Генри, – ему смутно пришло в голову, что он последние два дня не слушал радио, даже не читал газет, что было его каждодневным ритуалом. Слишком много происходило. Слишком он был занят.
Жаль.
Генри выплыл из коридора между детской и взрослой библиотеками и стоял там, глядя на Майка своими свинячьими глазками. Его губы разошлись в отвратительной усмешке, обнажив гнилые зубы.
– Голоса, – сказал он. – Ты когда-нибудь слышал голоса, ниггер?
– Чьи голоса, Генри? – он заложил обе руки за спину, как школьник, вызванный декламировать стихи, и переложил приспособление для вскрытия писем из левой руки в правую. Старинные часы, подаренные Хорогом Мюллером в 1923 году, мерно отсчитывали секунды в гладком пруду библиотечной тишины.
– С луны, – сказал Генри. Он сунул руку в карман. – Они шли с луны. Множество голосов.
Он помедлил, слегка нахмурился, потом покачал головой.
– Множество, но в действительности только один. Его голос.
– Ты видел Его, Генри?
– Да, – сказал Генри. – Франкенштейн. Оторвал голову Виктору. Ты, должно быть, читал об этом. Звук был как у громадной молнии. Потом Оно пришло за Белчем. Белч дрался с ним.
– Неужели?
– Да. Так я удрал.
– Ты оставил его умирать.
– Не говори этого! -Щеки Генри вспыхнули тусклым красным цветом. Он сделал два шага вперед. Чем дальше он проходил от пуповины, связывающей детскую библиотеку со взрослой, тем моложе он казался Майку. Он видел следы распада на лице Генри, но он видел также еще что-то: ребенок, которого воспитывал сумасшедший Батч Бауэре, стал с годами черт знает чем. – Не говори так! Это тоже: убивает меня!
– Оно не убило нас.
Глаза Генри злобно ухмыльнулись.
– Пока нет. Но Оно убьет. И я не оставлю вас, пока Оно не придет, – он вытащил свою руку из кармана. В ней была изящная девятидюймовая штуковина с отделкой под слоновую кость по бокам. Маленькая хромовая кнопочка блестела на одном конце этого сомнительного предмета прикладного искусства. Генри нажал ее. Шестидюймовое стальное лезвие показалось из щели на одном конце рукоятки. Он подкинул лезвие на ладони и двинулся к абонементному с голу несколько быстрее.
– Смотри, что я нашел, – сказал он. – Я знал, где смотреть. Его набухшее красное веко хитро подмигнуло.
– Человек на луне сказал мне, – Генри снова обнажил зубы. – сегодня прятался. Вечером подъехал на попутках. Старик. Я ударил его. Наверное убил. Бросил машину в Ньюпорте. Прямо за городской чертой Дерри я услышал тот голос. Я посмотрел в канаву. Там была одежда. И нож. Мой старый нож.
– Ты что-то путаешь, Генри. Мы сбежали и вы сбежали. Если ОНО хочет нас, оно хочет и вас.
Генри, нахмурясь, покачал головой.
– Нет.
– Я думаю, да. Может быть, ты и делал Его работу, но Оно не играло на фаворитов, правда? Оно получило обоих твоих друзей, и пока Белч дрался с Ним, ты убежал. Но теперь ты здесь. Я думаю, что ты часть Его неоконченного дела, Генри. Я действительно так думаю.
– Нет!
– Может быть, Франкенштейн – это то, чем он тебе являлся? Или оборотень? Вампир? Клоун? А, Генри? Может быть, ты действительно хочешь увидеть то, на что Оно похоже, Генри? Мы видели. Хочешь, чтобы я тебе сказал? Хочешь, чтобы я...
– Замолчи! – закричал Генри и двинулся на Майка.
Майк отступил и выставил одну ногу. Генри запнулся о нее и упал, скользя по истоптанным плиткам, как полотер. Он ударился головой о ножку стола, где этим вечером сидели Неудачники, рассказывая свои истории. Нож выпал из его руки.
Майк пошел за ним. В этот момент он мог прикончить Генри, можно было бы всадить ножик для вскрытия писем «Иисус спасает», пришедший по почте от старой родной церкви, в затылок Генри и затем вызвать полицию. Было бы много официальной чепухи, но не слишком много – не в Дерри, где такие сверхъестественные и дикие события не были чем-то необычным.
То, что остановило его, было осознание, пронизывающее подобно молнии, что, если он убьет Генри, он сделает Его работу так же, как сделал бы Генри Его работу, убивая Майка. И еще что-то: тот, другой взгляд, который он видел на лице Генри, – усталый затравленный взгляд ребенка, с которым плохо обходятся, которого втравили в грязное дело с какой-то неизвестной целью. Генри вырос под действием безумного сознания Батча Бауэрса, наверняка он принадлежал Ему даже прежде, чем он заподозрил, что Оно существует.
Поэтому вместо того, чтобы всадить ножик для вскрытия писем в уязвимую шею Генри, он попытался схватить его нож. Он неудачно взял его, и его пальцы сомкнулись на лезвии. Не было никакой особенной боли; только красная кровь потекла из трех пальцев правой руки на ладонь, изборожденную шрамами.
Он подался назад. Генри развернулся и снова схватил нож. Майк встал на колени, и оба они сейчас находились друг против друга, кровоточащие: у Майка пальцы, у Генри нос. Генри мотнул головой, и капли улетели в темноту.
– Думаешь, ты такой красавчик! – взвизгнул он хрипло. – Херовы маменькины сынки – вот кто вы все были! Мы могли бы побить вас в честном бою!
– Положи нож. Генри, – сказал спокойно Майк. – Я вызову полицию. Они приедут, возьмут тебя и увезут в Джанипер-Хилл. Ты будешь вне Дерри. Ты будешь в безопасности.
Генри пытался говорить и не мог. Он не мог вынести эту ненавистную шутку, что он будет спасен в Джанипер-Хилл или в Лос-Анджелесе, или в джунглях Тимбукту. Рано или поздно взойдет луна, белая как кость и холодная как снег, и придут голоса-призраки, и лицо луны преобразится в Его лицо, невнятно говоря и смеясь, и приказывая. Он сглотнул липкую кровь.
– Вы никогда не дрались честно!
– А вы? – спросил Майк.
– У, ниггерсволочьпадлафянь ! – закричал Генри и снова прыгнул на Майка.
Майк наклонился, чтобы избежать его неуклюжего, медвежьего броска, не удержал равновесия и упал на спину. Генри снова ударился о стол, отпрянул, повернулся и схватил руку Майка. Майк взмахнул приспособлением для вскрытия писем и почувствовал, как оно глубоко входит в предплечье Генри. Генри вскрикнул, но вместо того, чтобы отпустить, ухватился сильнее. Он тянулся к Майку, волосы лезли ему в глаза, кровь текла из разбитого носа на толстые губы. Майк попытался оттолкнуть Генри. Генри метнул лезвие блестящей дугой. Все шесть дюймов его вошли в бедро Майка. Оно вошло без всяких усилий, как будто в теплый кусок масла. Генри вытянул его, хлынула кровь, и, крича от боли, Майк сильно оттолкнул его.
