Улыбка на лице Генри сменилась гримасой дикой боли. Нож выпал из рук и стукнулся о мостовую. Другая рука отпустила ее волосы (отпуская, дернула еще раз, очень сильно), и он упал на колени, крича и держась за пах. Она видела прядь своих собственных волос у него в руке, и в этот момент весь ее ужас превратился в бешеную ненависть. Она сделала глубокий, толчком, вздох и нанесла сильный удар по голове.
Затем повернулась и побежала.
Белч проковылял за ней три шага и остановился. Он и Виктор подошли к Генри, который отстранил их и пытался подняться на ноги, обеими руками все еще держась за яйца; не в первый раз в то лето его били в это место.
Он наклонился и подобрал лезвие.
– ..вай, – хрипел он.
– Что, Генри? – озабоченно спросил Белч.
Генри повернул к нему лицо, в котором было столько физической боли и неприкрытой ненависти, что Белч отступил на шаг.
– Я сказал.., давай! – закричал он и неуклюже заковылял по улице за Беверли, держась за пах.
– Мы не сможем теперь ее поймать, Генри, – сказал Виктор озабоченно. – Черт, ты еле ходишь.
– Мы поймаем ее, – тяжело дышал Генри. Его верхняя губа поднималась и опускалась в бессознательной, собачьей ухмылке. Капли пота скопились у него на лбу и сбегали вниз по разгоряченным щекам. – Мы поймаем ее, да. Потому что я знаю, куда она идет. Она идет в Барренс к своим дерьмовым
5
Гостиница Дерри, 2.00
друзьям, – сказала Беверли.
– Хмм? – Билл посмотрел на нее. Его мысли были далеко. Они шли, держась за руки, молчание между ними было красноречивее слов – они были захвачены друг другом. Он уяснил только последнее слово из того, что она говорила. За квартал от них, в густом тумане светились огни гостиницы.
– Я говорю, что вы были моими лучшими друзьями. Единственными друзьями, которые у меня когда-либо были, – она улыбнулась. – Дружить я никогда не умела, как мне кажется, хотя у меня есть в Чикаго хороший друг. Женщина, которую зовут Кэй Макколл. Я думаю, тебе бы она понравилась, Билл.
– Возможно. Я сам никогда особенно не умел дружить, – он улыбнулся. – Тогда, тогда мы были всем, в чем мы нуждались.
Он увидел капельки влаги на ее волосах и подумал про себя, что свет образовал нимб вокруг ее головы. Ее серьезные глаза повернулись к нему.
– Мне сейчас что-то нужно, – сказала она.
– Чччто это?
– Мне нужно, чтобы ты поцеловал меня, – сказала она. Он подумал об Одре, и в первый раз ему пришло в голову, что она похожа на Беверли, Он подумал, что, может быть, это все время привязывало его к Одре, по этой причине он нашел достаточно смелости пригласить Одру к концу голливудской вечеринки, на которой они познакомились. Он почувствовал острую боль вины.., и заключил Беверли, друга детства, в свои объятия.
Ее поцелуй был крепким, и теплым, и сладостным. Ее груди касались его открытого пальто, и бедра ее двигались к его.., назад.., и снова к его бедрам. Когда ее бедра отодвинулись назад во второй раз, он запустил обе руки в ее волосы и приблизился к ней. Когда она почувствовала, как она напрягается, она издала легкий стон и уткнулись лицом в его шею. Он почувствовал слезы на своей коже, теплые и таинственные.
– Пошли, – сказала она. – Быстро.
Он взял ее за руку и так они прошли до гостиницы. Вестибюль был старый, увитый растениями, на нем лежало какое-то увядающее очарование. Убранство очень напоминало девятнадцатый век. В этот час здесь не было никого, кроме администратора, который был едва виден за своей конторкой; он смотрел телевизор, постукивая ногами по столу. Билл нажал кнопку третьего этажа пальцем, который немного дрожал – возбуждение? нервозность? вина? все вместе? О, да, конечно, и еще какая-то безумная радость вместе со страхом. Это смешение чувств было неприятно, но чувства эти казались необходимыми. Он провел ее по коридору до своего номера, как-то смущенно решая, что если ему суждено быть неверным, то этот факт измены должен завершиться у него, а не у нее. Он понял вдруг, что вспоминает о Сьюзен Браун, своем первом литературном агенте и своей первой любовнице.
Обманывать. Обманывать свою жену. Он пытался обдумать это, но оно казалось одновременно и реальным, и нереальным. Что было самым сильным – так это несчастное чувство ностальгии, старомодное чувство измены. Одра была сейчас дома, варила кофе, сидя за кухонным столом в своем халате, может быть, учила роль, может, читала роман Дика Френсиса.
Его ключ задвигался в замке номера 311. Если бы они вошли в номер Беверли на пятом этаже, они бы увидели зажженный огонек на ее телефонном аппарате, администратор, который смотрел телевизор, оставил ей извещение позвонить подруге Кэй в Чикаго (после третьего неистового звонка Кэй он в конце концов вспомнил об этом), дело, возможно, приняло бы другой оборот: им пятерым можно было бы не скрываться от деррийской полиции, когда наступит тот день. Но они пошли в его номер – так, возможно, было предначертано.
Дверь открылась. Они были внутри. Она посмотрела на него. Глаза ее горели, щеки пылали, грудь быстро вздымалась и опускалась. Она взял ее руки и был ошеломлен чувством правдивости, справедливости -чувством соединения прошлого и настоящего, и на этом соединении не было никаких швов. Он неуклюже захлопнул дверь одной ногой, и она тепло улыбнулась ему.
– Мое сердце, – сказала она и положила его руку на свою грудь. Он чувствовал его под этой твердой, сводящей с ума мягкостью, оно работало как мотор.
– Твое сссердце...
– Мое сердце.
Они сидели на кровати, все еще одетые, целуясь. Ее рука скользнула внутрь его рубашки, затем назад. Она нащупала пальцами ряд пуговиц, задержалась на талии.., и затем тем же пальцем скользнула ниже, нащупывая твердую упругость его члена. Мышцы, о которых он и не думал, напряглись и задрожали у него в паху. Он оборвал поцелуй и отодвинулся от нее на кровати.
– Билл?
– Должен осссстановиться на минуту, – сказал он. – Иначе я выпущу в шшшштаны, как мальчишка.
Она снова нежно улыбнулась, и посмотрела на него.
– Так ли? Или у тебя какие-то подспудные мысли?
– Подспудные мысли, – сказал Билл. – У меня они вввсегда.
– У меня нет. Я ненавижу его, – сказала она. Он посмотрел на нее, ее улыбка погасла.
– Я этого не знала даже отдаленно всего две ночи назад, – сказала она. – О, я знала это, где-то там, с самого начала. Он бьет и причиняет мне боль. Я вышла за него замуж, потому что.., потому что мой отец всегда беспокоился обо мне, я думаю. Как бы я ни страдала, он все-таки беспокоился. Я думаю, я знала, что он одобрил бы Тома. Потому что Том тоже беспокоился. Он сильно беспокоился. И пока кто-то заботился обо мне, я была цела и невредима. Более чем цела. Реальна.
Она посмотрела на него серьезно. Ее блузка вылезла из брюк, обнажив белую полоску живота. Он захотел поцеловать ее.
– Но это не было реальным. Это был кошмар. Быть замужем за Томом походило на возвращение в кошмар. Почему человек так поступает, Билл? Почему человек сам, по собственному желанию, возвращает себя в кошмар?
Билл сказал:
